Загадка мадам Лю

— Ты думаешь они задарма нас вином поили и шашлыками кормили? Наивняк? Чё те, не хочется по кругу, что ли? Говорила же — горит…

Обо всем этом я тогда и накатал. Лю сказала мне, как вы знаете, что все истории повторяются. Если нынешняя женщина, имея мужа, идет спокойно в лес, на пикник, пьет вино мужчин, ест шашлыки, она, наверное, знает, что надо по первому приказу мужчины раздеться и разделить с ним любовь? Так во всяком случае говорила на суде случайная знакомая Светы. Она спокойно рассказала, как потом они, эти четверо, по очереди имели ее, как потом убили.

Убитая Ирина, тоже была не паинька. Она не разошлась с Ледиком официально. «Горячая, взрывная женщина… Она сама виновата», — услышал я, когда приехал. И т. д., и т. п. Покопался же я во всем, вывернул такие сексуальные глыбы наружу!

О Свете… Я писал, художественно варьируя извечную мораль: не ходи с мужиком в лес; если хочешь остаться девственницей, сиди дома! И все.

Но чем же тогда истории похожи? Почему Лю так вредила мне? Зачем мешала? С какой целью уговаривала не писать больше «этих историй со страшным концом»?

Боже мой! Почему я всегда завидовал тем, кто решает в литературе мировые проблемы? Без «чернухи» и «порнухи». Проблемы человечества… Но разве и Светлана и Ирина не были частичкой человечества? Разве их судьбы нам всем безразличны? И вообще… Не писать о смерти, не заострять любую историю, — как советовала мне Лю — «потому что вы озверели в вашей голодной стране», — тогда отказаться от главного, что ждет читатель, острого сюжета. Всегда мы и держались на сюжете. В том числе — вокруг смерти. И Гомер, и Фукидит, и Ксенофонт, и Плутарх, и Тит Ливий, и Апулей всякий раз заостряли сюжеты.

А перечитайте плутовские романы эпохи Возрождения. Строятся они, конечно, по принципу «нитки с бусами» (это отмечают все: и практики, и теоретики литературы). Катятся бусинки, распадаются на новеллы. Все связано с историей одного героя. Сюжет пульсирует, отмирает, вновь нарождается.

Наши современные детективы об убийствах тоже строятся по принципу «нитки с бусами»: все вокруг одного героя — убитого. Вокруг… Праведные, не праведные. А там… Он, Она — какое кому дело? Но… Вокруг, вокруг крутится сюжет…

Я не хотел давать повесть об убийстве Светы. Хотя и написал о ней, женщине идеальной. С идеальными ножками. С идеальной фигуркой. С идеальным личиком. Она сама напросилась на убийство. Она ходила в мини-юбке. В двадцать два года ее ноги стали чуть полней, чем у девочек в семнадцать. Ее груди были так же открыты, как у семнадцатилетних. Но они были изумительно привлекательны. Не так как у тех семнадцатилетних. Муж Светланы на двенадцать лет старше ее, кандидат физико-математических наук. В институте, где он в свое время сделал карьеру (потому как был членом комсомольского бюро и поступил в партию), перестали его должность, когда хлестала волна департизации, субсидировать. Парень подался в бизнес, с ходу хорошо заработал в своем кооперативе, обалдел от купюр и, любя жену, посылал ее четыре раза в год к морю — и холодному, и жаркому. В результате — смерть «через насильственное сожжение». «Бусинки» распались на новеллы. Все ясно. Все в конце страшно. Секс погубил красивую женщину.

Не до сентиментальности! Ибо в сюжетных сентиментальных романах (скажем, Стерна) разрушается логическая последовательность событий. Там-то, со Светой, все логично. Что искала, то нашла. Не только она. И муж, оставшийся вдовцом. И дочь, осиротевшая в один вечер. Все логично. Каждая «бусинка» раскрывает деталь разрушения семьи.

Романтизировать красоту Светы? Да, были в истории литературы романтики. Тоже разрушали логическую последовательность событий. Гибки и свободны их построения. Вы еще не читали «Алмаз Раджи» Стивенсона? Почитайте. И удивитесь, как мистер Роллз оказался единственным владельцем алмаза. Всего-то несколько часов прошло с тех пор, как принес он в дом эту драгоценность. И как изменилось все в его отношении к прошлой жизни!

Как изменилось, чувствуете, в жизни мужа Светы все, когда он принес в дом первые шестьдесят тысяч. Света работала машинисткой в фирме «Заря» в те годы, когда ее муж, аспирант, приносил в дом сто двадцать рублей. Она зарабатывала сто восемьдесят — сто девяносто. У них не было богатых бабушек и дедушек. Мамочка Светы была вечной учительницей начальных классов. Она однажды рассказывала дочери, вышедшей замуж за бесперспективного ученого, как один из родителей, показав на нее (скорее, на ее стоптанные туфли и десятилетние юбку и пиджак), сказал своему балбесу: «Ты хочешь быть такой?!»

У Светиного мужа родитель был гегемоном — слесарь-ударник, золотые руки, в «уравнительной системе» получал аж двести двадцать, так же, как алкаш Букреев, сосед по коммунальной, а затем отдельной двухкомнатки.

— Витя, — говорил родитель своему сыну, который ни с того ни с сего захотел стать ученым, — если мы купим к концу нашей жизни какие-нибудь колеса, ты хоть на могилку приезжай…