Загадка песков

Но было бы неразумно не использовать хотя бы и призрачный шанс. Пробило три часа, и, мне сдается, наши мозги уже отказывались работать в спертой атмосфере каюты. Я предложил закончить наш военный совет на свежем воздухе. Мы облачились в непромокаемые плащи и вышли на улицу. Низкое небо было словно налито свинцом, резкий ветер бросал в лицо капли нудного холодного дождя. С прибрежных отмелей доносился говор прилива, но гавань располагалась довольно высоко, поэтому «Дульчибелла» и другие лодки все еще глубоко вязли в черной жиже. Интерес местных жителей, похоже, иссяк, потому как на берегу (у меня язык не поворачивается назвать это пристанью) не было ни души, но из бакового люка «Корморана» выглядывала макушка зюйдвестки, увенчанная султаном из табачного дыма.

«Хотелось бы хоть одним глазком посмотреть на твой груз, приятель», – сказал я про себя.

Мы молча оглядывали Бензерзиль.

– Может ли крыться здесь что-то интересное? – спросил я.

– Что вообще может тут быть? – отозвался Дэвис.

– Как насчет дамбы? – осенило вдруг меня.

Отсюда нам открывался вид на береговую линию, обвалованную по всей длине, как я уже упоминал. Здешняя дамба представляла собой облицованную кирпичом насыпь, очень похожую, пусть и в уменьшенном масштабе, на сооружение, оберегающее дулами своих орудий окрестности Куксхафена.

– Послушай, Дэвис, – протянул я. – Как думаешь, это побережье может стать плацдармом для вторжения? Я имею в виду здесь, за островами.

Мой товарищ покачал головой.

– Я размышлял об этом. Пустая затея. Трудно найти на земле место, менее подходящее для высадки. Ни один транспорт не подойдет к берегу ближе, чем располагается сейчас «Блиц», а это четыре мили.

– Но ты ведь говорил, что каждый дюйм этого побережья очень важен…

– Да, но я подразумевал море.

– И все-таки я не прочь взглянуть на эту дамбу. Давай прогуляемся вдоль нее.

Моя бредовая теория испустила дух, стоило мне ступить на насыпь. Это было самое безобидное сооружение в мире, подобное тысячам таких же в Эссексе или Голландии. Поверху дамбы шла узкая дорожка, где можно было пройти одному, раскинув руки, чтобы удерживать равновесие под порывами ветра. С одной стороны под нами простирались пески, с другой – болотца, перемежаемые окруженными канавами пастбищами. Через полмили мы спустились и вернулись назад по короткой дороге. Нам пришлось следовать по извилистой тропе, состоящей по большей части из заворотов под прямым углом и мостиков в одну доску, затем мы вышли на эзенскую дорогу. Мы пересекли ее, но вскоре уперлись в поток, о котором я уже говорил. Пришлось совершать обходной маневр через деревню, избегая при этом приближаться к почте из страха натолкнуться на нашего болтливого друга-почтмейстера, герра Шенкеля. Преуспев, мы двинулись по дамбе в противоположном направлении и через пески, быстро скрывающиеся под натиском прилива, вернулись к яхте.

Никто, похоже, не обратил ни малейшего внимания на наши передвижения.

Во время прогулки мы не раз возвращались к вопросу «Что же нам делать?», но так и не нашли ответа. Вечером нам предстоит выйти из гавани (если только на сцене не появится эзенская полиция) и направиться прямиком на Нордерней, поскольку это единственная альтернатива охоте на уток под присмотром «надежного» проводника от фон Брюнинга. А дальше – неопределенность и сложности всех мастей.

На Нордернее я буду скован письмом. Если немцы вскрыли его и обнаружили приказ незамедлительно вернуться, я буду ограничен какой-нибудь неделей, иначе подозрений в намеренной затяжке не избежать. Долльман в отъезде (если верить фон Брюнингу), но, «вероятно, скоро вернется». Как скоро? За Нордернеем лежит Меммерт. Как проникнуть в его секрет? Пыл, разгоревшийся во мне, быстро остывал под влиянием острого чувства беспомощности. Вид «Корморана», готовящегося к выходу в море, служил красноречивым комментарием всей моей дипломатии, а превыше всего – дурацкой попытке обозреть дамбу. Что ни говори, мы теперь под колпаком у фон Брюнинга и под присмотром у Гримма. Разве позволят они нам достичь успеха?

Прилив кружил по гавани клочки шоколадной пены, и к его пику весь Бензерзиль во главе с герром Шенкелем высыпал на пристань, чтобы не пропустить мимолетный, но памятный миг, на который эта грязная дыра превращается в настоящий морской порт. Капитанский паровой катер был уже на плаву, матросы возились с машиной и бортовыми огнями. Когда стало известно, что мы тоже отчаливаем, да еще под таким почетным эскортом, возбуждение усилилось.

Снова преобразившись в таможенника, наш приятель совал нам на подпись бумаги, а толпа горящих рвением фрисландцев под руководством пары близнецов-великанов с почтового галиота помогала на свой сумбурный лад приготовить яхту к выходу в море. Нас снова препроводили в гостиницу и осыпали советами, предупреждениями и тостами на посошок. Вернувшись, мы обнаружили, что «Дульчибелла» уже оторвалась от грунта. Как раз в этот момент прибыл фон Брюнинг. Он проклинал грязищу, подтрунивал над Дэвисом и был любезен и débonnaire[72], как обычно.