Я тешил себя мыслью, что теперь по правому борту у нас всю дорогу будет тянуться череда бонов. Опыт приучил нас, что идущие параллельно материку и островам каналы, как правило, обвеховываются по северной стороне. Человек, не такой уверенный, как Дэвис, наверняка поддался бы искушению слепо следовать этим отметкам, перебираясь от одной к другой и теряя драгоценное время. Но Дэвис отлично знал характер «мистера Бона» и его эксцентричный характер и предпочитал полагаться на свое чувство направления, которое никакой туман не в силах был притупить. Будь у нас возможность видеть вехи, было бы замечательно, ибо мы знали бы, по какой стороне канала идем. Но даже это скромное удобство Дэвис принес в жертву скорости. Он перебрался к южному, необвехованному берегу канала, и пошел с помощью промеров, держась, так сказать, за край отмели Ицендорф, как за перила. Позже мой друг признался, что вынужден был так поступить в свете приближения к развилке с неизбежным для нее смешением бонов. Наш отводок шел южнее, поэтому нам стоило держаться южного берега и не полагаться на подсказку вех, пока мы не минуем критической точки.
Около часа провели мы в предельном напряжении сил: я – физических, Дэвис – умственных. Мне никак не удавалось грести в полную силу, потому что правое весло то и дело цеплялось за ил или водоросли да и залипание на мелкой воде тоже замедляло ход. Однажды нам пришлось вылезать и тянуть ялик за борта, потом запрыгивать и грести дальше. Туман ошеломил меня, заставив утратить все представления о времени пространстве, я чувствовал себя марионеткой, пляшущей под сумасшедшую музыку без мелодии и ритма. Расплывчатая фигура Дэвиса, ритмично машущего вперед-назад правой рукой, представляла собой механическую фигуру, безумную, как и я, но целеустремленную и назидательную в своем безумии. Затем циркуляции, описываемые его багром, приобрели в моем разгоряченном воображении некие гротескные формы. То мне чудился ус гигантского насекомого, то костыль ковыляющего хромого, то орудие чокнутого альпиниста, который сидит в веревочной петле и подтягивает, подтягивает себя к мифической вершине водораздела. На заднем плане этих видений мелькали две назойливые мысли: «Нам надо спешить» и «Мы плывем не туда». Что до последнего, то когда вы берете линкбоя[86]
, чтобы тот проводил вас через лондонский туман, то испытываете то самое ощущение: какое бы направление он ни выбрал, вам все время кажется, что это не тот поворот.– Да мы назад гребем! – возопил я однажды, заметив, что теперь левое мое весло цепляется за преграду.
– Чепуха, – ответил Дэвис. – Я просто пересек канал.
У меня вырвался вздох облегчения.
Здравый рассудок постепенно возвращался ко мне не в последнюю очередь благодаря изменившимся обстоятельствам. Не было бы счастья, да несчастье помогло – усиливающийся отлив хоть и угрожал нашей затее полным провалом, зато предлагал взамен компенсацию: чем ниже падала вода, тем четче обозначался пролив. Дошло до того, что в багре и компасе пропала надобность – наши «перила», илистый край отмели, показались на поверхности рядом с нами, теперь уже с правой стороны, потому как развилка была пройдена и мы теперь держались северной стороны. Оставалось только нажимать вовсю, пока русло канала совсем не пересохло.
Что за гонка была! Гомеровского масштаба, битва людей с богами, ибо что есть боги, как не персонифицированные силы природы? Даже если бог отлива не входит в круг олимпийцев, то тем не менее является могучим небожителем. Дэвис покинул свой пост и взялся за весло. Повинуясь объединенным нашим усилиям, ялик несся прыжками, образовывая миниатюрную расходящуюся волну, разбивающуюся о берег. Ладони мои, хоть и огрубевшие за минувшие недели, покрылись волдырями мозолей. Ритм был слишком быстр для моих сил и дыхания.
– Мне нужная передышка, – прохрипел я.
– Отлично, думаю, мы уже перевалили, – сказал мой друг.
Мы остановили ялик, и Дэвис, перегнувшись через борт, воткнул в дно багор. Тот медленно уплыл за корму. Даже мой отупевший ум ухватил значение этого факта.
– Три фута глубины и попутное течение. Перевалили, и с запасом, – заметил Дэвис. – Давай я погребу, а ты пока отдохни и перекуси.
Часы отсчитывали первые минуты второго, а нам, по его расчетам, все еще предстояло одолеть восемь миль с учетом всех извилин.
– Но теперь это уже вопрос мышечной силы, – добавил он.
Успокоенный этим заверением, я налег на язык и сухари. Что до мышечной силы, тот тут нам беспокоиться было не о чем. Дэвис оставался свеж, мое же утомление объяснялось по большей части перенапряжением во время лихорадочного рывка. Что до тумана, то тот в свойственной всем туманам манере не раз начинал подниматься и светлеть, но только чтобы снова опуститься и укутать все непроницаемым одеялом.