Загадочная Коко Шанель

Бальсаны категорически опровергают эту версию. Этьену случалось принимать друзей своего круга (так тогда еще говорили); некоторые из них, как Эдуард Барант, приезжали с женами. По-видимому, по разным и очевидным причинам Коко тогда не показывалась. Деталь, которая не раскрывает тайну отношений этого трио. Этьен Бальсан должен был обладать незаурядной энергией, чтобы управлять двумя женщинами, одна своенравнее другой.

Это был человек щедрый, симпатичный, полный жизни, деятельный, который чувствовал себя в этой любовной неразберихе вполне непринужденно, выше всего ценя свободу. Именно это и помогало ему держать в узде своих женщин: если вас это не устраивает… Он не формулировал свою угрозу, в этом не было необходимости: она читалась на его лице, в улыбке, в его веселости и энергии. Терять время на женщин! Порода таких мужчин нынче переводится. Превосходный наездник, способный посредственную лошадь привести первой, он галопировал, закрыв из предосторожности один глаз на случай, — объяснял он, — если в лицо брызнет грязь. Его опасались, когда он принимал участие в скачках с препятствиями. Он не уступал жокеям.

Для своих племянников, молодых Бальсанов, он бог; он их заворожил, стал образцом. Это ясно по тому, как они говорили: дядя Этьен поступил бы так, или: он никогда бы этого не сделал. Старшее поколение, конечно, было сдержаннее. Поставив себя на мгновение на их место, легко вообразить, с какими недомолвками и намеками отвечали они на вопросы об Этьене. Не каждый день случалось в хорошем обществе, чтобы блестящий молодой человек жил одновременно с известной кокоткой и с девчонкой, которой нельзя дать и пятнадцати лет. А сколько лет было самому Этьену? 25 — это, конечно, уже мужчина, но чего ждать от мужчины, который в 25 лет шокировал весь Париж? Коко иногда замечала:

— Все говорили обо мне, а я ничего об этом не знала; если бы знала, то спряталась бы от стыда под стол.

В первые годы Компьена она почти не ездила в Париж; большую часть времени проводила с тренерами и жокеями в Круа-Сент-Уене, куда не показывалась нарядная Эмильенн, боясь запачкать каблуки. Здесь Этьен принадлежал ей одной. Она любила лошадей, потому что он их любил. Она всегда живо интересовалась тем, — мы еще это увидим, — к чему испытывал страсть ее мужчина, тот, который какое-то время был ее спутником. Можно предположить, что во времена Бальсана она нарочно подчеркивала мальчишество своего облика, свои повадки мальчика (не девочки) — подростка.

Она говорила:

«Я ни на кого не была похожа. Ничто не шло мне так, как мой скромный костюм пансионерки, который у всех вызывал смех. Платья не шли мне, и я плевала на это».

Ее необычная красота притягивала взоры и вызывала комплименты. «Находили, что у меня благородный вид, мне говорили, что я похожа на калмычку».

«Калмычка, калмык? Я посмотрела в словаре. Калмык: русское племя. Русское племя? Я подумала: тебя не считают красивой».

Она рассказывала:

«Когда мне показывали очень красивую женщину, я говорила: «Не нахожу ее красивой. Почему вы считаете, что она красива? Что в ней такого?»

С кем она об этом говорила? С конюхом, с жокеем? О ком? О ком-нибудь из приглашенных в замок?

«Я была очень беспощадна по отношению ко всем этим дамам, особенно светским, которых находила грязными. Но кокотки с их огромными шляпами, с их чрезмерным макияжем мне казались восхитительными. Они были так аппетитны! Похожи на героинь моих романов. Кокотки и среда, в которой они жили, — это и были мои романы. Порядочные люди не вызывали у меня никаких ассоциаций. Нет, вызывали: с моими тетками». (До чего же они оказались живучими, эти тетки!)

Она говорила:

«Когда я приехала в Париж, то должна была всему учиться. Я никогда еще не ездила на машинах с резиновыми шинами. Мне приходилось уже ездить в автомобилях, но только с жесткими шинами. Это было уродливо. Бедный шофер, который управлял, сидя очень высоко спереди! Я боялась, что он упадет. Поднималась пыль, приходилось надевать эти безобразные штуковины[77]. Мне это не нравилось. Тем не менее это расширило мой кругозор. Я думала: если жизнь будет идти таким образом, непременно изобретут что-нибудь лучшее и ты этим воспользуешься».

Она всему должна была учиться. Например, есть устриц, внушавших ей отвращение. Девочкой она провела каникулы со своей сестрой Антуанетт возле Аркашона. Сколько ей было лет? Чтобы подлечить бронхи, их послали подышать свежим воздухом в сосновый бор. Коко говорила:

«Мы остановились не в отеле, а у очень простых людей. Хозяин очищал устриц в садке. Я сопровождала его каждое утро на баркасе. Он открывал устрицу, очищал ее и протягивал мне. Фу! Я выплевывала ее».

Она не могла выплюнуть те, что ей подавали в Париже. Когда она приезжала туда с Этьеном Бальсаном, они останавливались в «Рице»[78]. Чтобы привыкнуть к устрицам, она велела подавать их к себе в номер. Она говорила: