Однако, каковы в стране женщины, таковы и будущие воины, которых женщины нарожают и взрастят. Все иностранцы описывали жителей Московии, большей частью отзываясь о них с неодобрением. Но как искать помощи у таких неприятных людей? Вот почему император обратился к нему: он надеялся услышать, что не все так страшно в Московии, что с ее народом можно все же иметь дело. Может быть, думал Барон, если вчитаться в страницы старых и новых книг, удастся лучше понять нрав русских и отчетливее представить, чего от них ждать.
Не много встречалось иностранцев, которые не написали бы о том, каковы они, эти русские. Барон решил внимательно перечитать записки тех авторов, которые оставили наиболее пространные или четкие описания народа, среди которого жили некоторое время.
Герберштейн:
«Положение женщин весьма плачевно. Московиты не верят в честь женщины, если она не живет взаперти дома и не находится под такой охраной, что никуда не выходит. Они отказывают женщине в целомудрии, если она позволяет смотреть на себя посторонним или иностранцам. Заключенные дома, они только прядут и сучат нитки, не имея совершенно никакого голоса и участия в хозяйстве; все домашние работы считаются делом рабов. Всем, что убито руками женщины, будь то курица или другое какое животное, они гнушаются как нечистым. У тех же, кто победнее, жены исполняют домашние работы и стряпают. Если они хотят зарезать курицу, а мужа или рабов случайно нет дома, то они становятся у дверей, держа курицу или другое животное и нож, и усердно просят прохожих мужчин, чтобы те зарезали животное.
Весьма редко допускают женщин в храмы, еще реже — на беседы с друзьями, и только в том случае, если эти друзья — совершенные старики и свободны от всякого подозрения. Однако в определенные праздничные дни летом они разрешают женам и дочерям сходиться вместе для развлечения на широком лугу. Здесь, усаживаясь на некое колесо, наподобие колеса Фортуны, они едут то вверх, то вниз; или иначе — привязывают веревку, так что она провисает, и, сидя на ней, они после толчка раскачиваются и движутся туда-сюда, или, наконец, они забавляются определенными песнями, хлопая при этом в ладоши; плясок же они совершенно не устраивают.
Есть в Москве один немецкий кузнец, который женился на русской. Прожив некоторое время с мужем, она как-то раз ласково обратилась к нему со следующими словами:
— Дражайший супруг, почему ты меня не любишь? Муж ответил:
— Да я сильно люблю тебя.
— Но у меня нет еще, — говорит жена, — знаков любви.
Муж стал расспрашивать, каких знаков ей надобно, на что жена отвечала:
— Ты ни разу меня не ударил.
— Побои, — ответил муж, — разумеется, не казались мне знаками любви, но в этом отношении я не отстану.
Таким образом, немного спустя он весьма крепко побил ее и признавался мне, что после этого жена ухаживала за ним с гораздо большей любовью. В этом занятии он упражнялся затем очень часто и в нашу бытность в Московии сломал ей, наконец, шею и ноги».
Этот известный анекдот, рассказанный Герберштейном с чужих слов, позже, как хорошо известно было Барону, переходил от одного автора к другому. Кто-то пересказывал его, всерьез веря, что муж походя сломал жене шею, не задумываясь, что после этого ноги ломать было уже ни к чему; кто-то понимал, что над Герберштейном зло подшутили в Москве, поведав бредовую историю, предназначенную исключительно для новичков.
Олеарий:
«Мужчины у русских, большею частью, рослые, толстые и крепкие люди, кожею и натуральным цветом своим сходные с другими европейцами. Они очень почитают длинные бороды и толстые животы, и те, у кого эти качества имеются, пользуются у них большим почетом. Усы у них свисают низко надо ртом.
Волосы на голове только их попы или священники носят длинные, свешивающиеся на плечи; у других они коротко острижены. Вельможи даже дают сбривать эти волосы, полагая в этом красоту. Однако, как только кто-либо погрешит в чем-нибудь перед его царским величеством или узнает, что он впал в немилость, он беспорядочно отпускает волосы до тех пор, пока длится немилость. Может быть, обычай этот перенят ими у греков, которым они вообще стараются подражать: ведь Плутарх рассказывает, что греки, когда с ними случалось большое несчастье, ходили с длинными, отпущенными волосами. Женщины же, в таких случаях, стригли свои волосы.
Русские женщины среднего роста, в общем, красиво сложены, нежны лицом и телом, но в городах они все румянятся и белятся, притом так грубо и заметно, что кажется, будто кто-нибудь пригоршнею муки провел по лицу их и кистью выкрасил щеки в красную краску. Они чернят также, а иногда окрашивают в коричневый цвет брови и ресницы.