Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев

«Посла встретил посыльный; у него были с собой царские сани, и он попросил посла сесть в них, чтобы поехать на встречу с приставом, который должен его приветствовать. Посол категорически отказался и заявил, что не выйдет из кареты, пока к нему не придут от имени царя. Посыльный сказал, что подобного еще не было, что так же поступали по отношению ко всем послам, кто бы они ни были. Посол ответил, что и сам знает, как полагается, а если ему этого не позволят, то он в своей карете поедет обратно. Но ему сказали, что если посол не хочет выйти из кареты, то его не смогут принять, и посольство не достигнет своей цели. Наконец, после взаимных резких слов, посол вышел из кареты, после чего его приветствовали и сказали, что его пожаловали санями, чтобы въехать в город. Сразу появился старший конюший с пятнадцатью белыми лошадьми для свиты. На лошадях были серебряные уздечки. Сани, в которых сидели встречающие приставы, приближались.

Здесь начался настоящий спектакль. Весь вопрос был в том, кто из них первым, посол или пристав, выйдет из саней. Оба встали, но медлили; как только посол поставил ногу на край саней, русский отступил назад, после чего посол не только отступил, но и совсем сел.

— Ха, — сказал русский, — дело плохо.

Он не хотел признаться, что первым отступил назад. Он не хотел также, чтобы обе стороны одновременно вышли из саней. Дважды посол делал вид, что падает, когда собирался выйти из саней; русский же всякий раз отступал назад и снова садился. Эта дурацкая сцена продолжалась более получаса. Никогда я не видел комедии смешнее. Нас окружали сотни людей, наблюдавшие за сценой. Стало уже темнеть, и, чтобы наконец закончить споры, младший пристав подошел к старшему, сел к нему в сани, и тут пришли к соглашению: первым выйдет младший пристав, затем посол, а потом уже старший пристав. Невозможно рассказать о всех глупых жестах этой встречи, она была похожа на выступление двух гордых враждебных королей в театре на канате».

* * *

Подобные сцены — и подобные описания — повторялись постоянно. Барону надоело их читать. В свое время его самого встречали и провожали, эти церемонии он помнил прекрасно и сейчас, в старости, отделенный от тех событий сотнями верст и десятками лет, готов был смириться с тем, что перестал понимать возмущение западных дипломатов. Ведь учил же Спаситель двенадцать слушателей своих:

— А входя в дом, приветствуйте его, говоря: «мир дому сему».

* * *

Забавно было, к примеру, видеть, как английский посол Чарльз Карлейль,

въезжавший в Москву почти одновременно с Витсеном, 6 февраля 1664 года, писал, что пристав ожидал, чтобы посол вышел из саней раньше него. Когда посол отказался, началась бурная перепалка, и было наконец решено, что они выйдут из саней одновременно. Однако, по словам англичанина, пристав «повис в воздухе на руках своего слуги, касаясь земли лишь кончиками пальцев ног, в то время как посол вышел свободно».

Якоб Рейтенфельс в 1670 году дополнял: «Московиты всегда стараются сойти с лошади или выйти из повозки последними, сесть в седло первыми, везде занять почетное место, снять шляпу последними, идти на несколько шагов впереди и постоянно повторять все титулы царя».

* * *

Барон отлично знал, что без конца повторять титулы правителей было скучной обязанностью дипломатов всех стран. При желании некоторые неприятные моменты можно было легко, без громких и нудных споров, устранить. Так, к примеру, сделали при Августине Мейерберге:

«Мы отвечали почтительным повторением всех титулов, сначала, однако ж, по долгу нашему, его цесарского величества, а потом уже царского. Пристав спросил нас о здоровье и, по московскому выражению, хорошо ли мы ехали? Потом подал правую руку нам обоим и всем почетнейшим лицам нашего общества. После того мы сели на подведенных нам лошадей и поднялись к домику за городом, назначенному для нашего приема. Впереди шли три сотни пехоты с распущенными знаменами и били в литавры. Заметив, что наш пристав, ехавший верхом, занял место на правой руке у меня, во избежание споров, мы подозвали к себе, под предлогом разговора, переводчика, который поместился слева от моего товарища, да так оба и ехали посреди их».

* * *

Живший в Москве в 1671-1673 годах курляндец Яков Рейтенфельс тоже отдал дань страсти живописания чужой страны. Идеей, приведшей его в Москву, как и за сто лет до него — Поссевино, было желание обратить москвитян в католичество. Рейтенфельс предполагал осуществлять церковную миссию при посредстве папских агентов, посылаемых под видом врачей, или инженеров, или торговых представителей. Идея не имела успеха, с чем, по всей видимости, был связан настолько скептический тон повествователя, что он поставил в вину хозяевам даже их привычку «щедрою рукою отпускать послам все необходимое»: