— Это я виновата, я не могу призвать твоих гостей к порядку, Нина! Мы всем надоели. Прости меня, Мария, я сегодня в каком-то унынии. Я лучше прихвачу Питера, и мы пойдем. Ты споешь мне в другой раз, дорогая, у меня дома, когда я не буду такой мерзкой и смогу прочувствовать пение. До свидания, Нина, мы все-таки прекрасно провели время, Борис, это было лучшее твое стихотворение, только я не могла услышать его как следует. Питер, скажи им, что я сегодня в ужасном настроении, и отвези меня домой.
— Да уж, — сказал Уимзи, — нервы плохо влияют на манеры, знаете ли, и так далее.
— Манеры, — неожиданно громко сказал бородатый джентльмен, — существуют для буржуа.
— Совершенно верно, — сказал Уимзи, — кошмарная формальность, которая ограничивает вас во всем. Пошли, Марджори, или мы все станем ужасно вежливыми.
— Я попытаюсь начать с начала, — сказала певица.
— У-ф-ф! — выдохнул Уимзи на лестничной клетке.
— Вот именно. Я чувствую себя настоящей мученицей, общаясь с ними. Как бы то ни было, ты увидел Воэна. Совершенно одурманенный тип, не так ли?
— Да, но вряд ли он убил Филипа Бойза. Я должен был повидаться с ним, чтобы в этом убедиться. Куда мы теперь?
— Попробуем к Джо Тримблзу. Это оплот оппозиции.
Джо Тримблз занимал студию над конюшнями. Здесь была такая же толпа, тот же дым, еще больше селедки, еще больше напитков, жары и разговоров. В дополнение к этому ярко горело электричество, играл граммофон, здесь же лежали пять собак и сильно пахло масляными красками. Ожидали Сильвию Мэрриотт. Уимзи обнаружил, что его вовлекли в дискуссию по поводу свободной любви, Д.Х. Лоуренса, похотливой стыдливости и аморальности длинных юбок. Через какое-то время, однако, его спасло прибытие мужеподобной женщины средних лет. Она зловеще улыбалась, держа в руках колоду карт, и начала предсказывать всем будущее. Компания собралась вокруг нее, и в этот момент вошла девушка и объявила, что Сильвия растянула лодыжку и не сможет прийти. Все сочувственно сказали: «О, это так больно, бедняжка!» — и тут же забыли о ней.
— Мы сбежим, — предложила Марджори. — Не надо ни с кем прощаться. Нам повезло с Сильвией, потому что она будет дома и не сможет удрать от нас. Иногда мне хочется, чтобы они все растянули себе лодыжки. И все же, знаешь, почти все эти люди делают очень хорошие вещи. Даже компания Кропоткиных. Когда-то мне самой все это очень нравилось.
— Мы стареем, и ты, и я, — сказал Уимзи. — Извини, это, конечно, бестактность. Но, знаешь, мне уже за тридцать, Марджори.
— Ты хорошо сохранился. Но сегодня вечером ты выглядишь немного уставшим. Питер, дорогой, что случилось?
— Ничего, кроме того, что я уже мужчина средних лет...
— И тебе давно пора остепениться, — продолжила она в его тоне.
— О, я уже давно остепенился и веду размеренный образ жизни.
— С Бантером и книгами. Иногда я тебе завидую, Питер.
Уимзи промолчал. Марджори почти с тревогой посмотрела на него и вложила в его руку свою:
— Питер, ну пожалуйста, будь счастливым! Я имею в виду, ты всегда был очень приятным человеком, которого ничто не могло глубоко тронуть. Не надо меняться, ладно?
Это был уже второй раз за последние несколько дней, когда Уимзи попросили не меняться: в первый раз просьба взволновала его, а сейчас она его испугала.
В то время как такси, кренясь на поворотах, скользило вдоль мокрой от дождя набережной, он впервые почувствовал тоскливую беспомощность. Как отравленный Атульф из «Трагедии дураков», он мог бы закричать: «О, я меняюсь, меняюсь, ужасно меняюсь!» Закончится ли его теперешнее предприятие успехом или поражением, мир уже не будет для него таким, как прежде. И не потому, что его сердце было разбито катастрофической любовью — он уже пережил роскошные агонии юности, они были достоянием прошлого, и в самом этом освобождении от иллюзий он ощутил потерю. Должно быть, и правда — возраст. Теперь каждый час легкомыслия будет уже не чем-то самим собой разумеющимся, а случаем и удачей — еще одним топором, или ящиком, или ружьем, спасенным Робинзоном Крузо с тонущего судна.
Чуть ли не впервые он засомневался в собственной способности успешно завершить дело. И до этого его чувства, бывало, вмешивались в расследование, но они не затуманивали его ум. Здесь же он тыкался в разные стороны, неуверенно хватаясь то здесь, то там за ускользающие вероятности и предположения, задавал случайные вопросы; и недостаток времени, который раньше подстегивал и помогал собраться, сейчас пугал его, сбивая с толку.