Мисс Климпсон не стала больше спорить, и они поднялись по лестнице.
Нравственность этой акции была сомнительной — практически она собиралась ограбить беспомощную старуху в интересах женщины, которой никогда не видела. Но мотив — наверняка благородный, если его выдвинул лорд Питер. И это отметало все сомнения.
Прекрасная винтовая лестница заканчивалась вверху длинным широким коридором, стены которого от пола до потолка были увешаны картинами, портретами, этюдами, автографами известных людей в красивых рамках, программками и прочими атрибутами артистического прошлого.
— Вся ее жизнь здесь и вот в тех двух комнатах, — сказала медсестра. — Если эту коллекцию продать, за нее можно получить кучу денег. Думаю, когда-нибудь так и сделают.
— Кому же достанутся деньги, вы не знаете?
— Я думаю, что мистеру Норману Эркварту, — он ее родственник; кажется, единственный. Но мне никогда ничего об этом не говорили.
Она распахнула высокие двери с резными панелями и классическим архитравом и включила свет.
Это была великолепная большая комната с тремя высокими окнами, с лепными цветами и факелами на потолке. Красота ее пропорций и декора была, однако, изрядно оскорблена безвкусными шпалерами с аляповатыми розами и плюшевым занавесом темно-красного цвета с тяжелыми золотыми кистями и бахромой, как в театре в викторианскую эпоху. Каждый фут пространства был заставлен мебелью. Булевские шкафы выглядели нелепо рядом с изящными шифоньерками из красного дерева; инкрустированные столики с безделушками покоились на тяжелых основаниях из немецкого мрамора или бронзы; лакированные экраны, шератоновские бюро, китайские вазы, лампы из молочного стекла, стулья, оттоманки причудливых форм, цветов и стилей теснили друг друга, как растения в джунглях, борющиеся за существование. Это была комната женщины без вкуса и чувства меры; ее хозяйка не отказывалась ни от чего и не отказывала себе ни а чем, для нее сам факт обладания был единственной стабильной реальностью в обманчивом мире потерь.
— Это может быть здесь или в спальне, — сказала мисс Бут. — Я принесу ее ключи.
Она открыла дверь справа; мисс Климпсон, снедаемая любопытством, на цыпочках прошла за ней.
Спальня еще больше, чем гостиная, походила на ночной кошмар. У изголовья больной тускло светила небольшая электрическая лампочка. Над огромной позолоченной кроватью свешивались с балдахина тяжелые складки розовой парчи. Балдахин поддерживали толстые позолоченные купидоны. Из полумрака проглядывали безобразные гардеробы, еще какие-то шкафы, высокие комоды. На вычурном и неустойчивом туалетном столике было закреплено большое трехстворчатое зеркало, в нем, как и в другом, стоявшем в центре комнаты, смутно отражались похожие на башни сумрачные очертания мебели.
Мисс Бут открыла среднюю дверцу самого большого гардероба. Та растворилась со скрипом, выпустив наружу облако пыли с запахом жасмина. Совершенно очевидно — ничто не менялось в этой комнате, с тех пор как паралич уложил ее хозяйку в постель и заставил ее замолчать.
Мисс Климпсон бесшумно подошла к кровати. Повинуясь инстинкту, она двигалась осторожно, как кошка, хотя было абсолютно ясно, что ничто не может испугать или удивить лежащую в постели женщину.
Со старого-старого лица, такого маленького на необъятном пространстве подушки, что казалось кукольным, на нее смотрели немигающие, невидящие глаза. Лицо было покрыто сетью мелких морщинок, какие бывают на пальцах, когда долго держишь руки в мыльной воде, а все глубокие морщины — свидетельство жизненного опыта — были почти сглажены в тот момент, когда мышцы беспомощно расслабились под действием наступившего паралича. Лицо было одновременно опухшим и помятым. Оно напомнило мисс Климпсон блеклый воздушный шар, из которого вышел почти весь воздух. Сходство усиливалось еще и тем, что дыхание выходило из ее беспомощных губ с легким хрипом. Из-под оборки ночного чепца выбились несколько гладких седых прядей.
— Любопытно, не правда ли, знать, — сказала мисс Бут, — что, пока она так здесь лежит, ее дух может общаться с нами.
Мисс Климпсон переполнило ощущение, что она совершает святотатство. Только величайшим усилием воли ей удалось подавить охвативший ее порыв — рассказать правду. Она подтянула для безопасности подвязку с мыльницей выше колена, и резинка больно врезалась в ногу, как бы напоминая ей о роли, на себя взятой.
А мисс Бут уже выдвигала ящики одного из бюро.