Загадочное происшествие в Стайлзе

Наконец он распрямился и удрученно покачал головой. В этот момент в коридоре раздался топот и в спальню вбежал суетливый низенький толстячок – личный врач миссис Инглторп, доктор Уилкинс.

В нескольких словах Бауэрштейн пояснил, что проходил мимо парковых ворот, когда оттуда выехала машина, посланная за доктором Уилкинсом, и, узнав, в чем дело, со всех ног побежал в дом. Потом обреченно махнул рукой в сторону тела, распростертого на постели.

– Оч-чень грустно. Весь-ма прискорбно, – пробормотал доктор Уилкинс. – Бедняжка! Вечно так утруждала себя, так перенапрягалась – вопреки моим рекомендациям! Я предупреждал ее! Сердце было далеко не в порядке! «Поберегите себя»! – да, именно так я ей и говорил! – «Поберегите себя!» Но куда там! Ее стремление к добрым делам было неукротимым! Вот организм и не выдержал. Организм взбун-то-вался!

На протяжении этого монолога, я заметил, как доктор Бауэрштейн сверлит местного эскулапа взглядом. Настойчиво и веско Бауэрштейн произнес:

– Конвульсии были необычайно сильны, доктор Уилкинс. Жаль, что вы не успели засвидетельствовать это лично. Подобные спазмы не соответствуют признакам инфаркта – скорее, они похожи на столбняк или эклампсию.

– А-а! – протянул доктор Уилкинс с умным видом.

– Нам лучше переговорить с глазу на глаз, – Бауэрштейн обратился к Джону. – Вы не возражаете?

– Конечно, как скажете.

Все вышли в коридор, оставив докторов наедине. Дверь закрылась и я отчетливо услышал, как в замке повернулся ключ.

Медленно мы спускались по лестнице. Я чувствовал необыкновенное возбуждение. Без хвастовства скажу, что обладаю незаурядным дедуктивным талантом, и поведение доктора Бауэрштейна породило в моем мозгу целый вихрь самых диких и невероятных гипотез. Мэри Кавендиш коснулась моей руки.

– В чем дело? Почему доктор Бауэрштейн ведет себя так странно?

Я пристально посмотрел на нее.

– Сказать вам, что я думаю?

– Конечно!

Я огляделся, но нас вроде бы никто не мог подслушать, остальные находились слишком далеко. Понизив голос до шепота, я продолжал: – Должно быть, ее отравили! Уверен, доктор Бауэрштейн подозревает именно это.

– Отравили?!

Мэри отшатнулась к стене, зрачки ее расширились от ужаса. И вдруг она закричала так пронзительно, что я вздрогнул:

– Нет! Нет! Этого не может быть!

Отвернувшись, она стремглав бросилась вверх по лестнице. Опасаясь, как бы ей не стало дурно, я побежал за ней, но догнал только в галерее. Смертельно бледная, она привалилась спиной к перилам, но от моей помощи отмахнулась почти раздраженно.

– Не надо, не трогайте меня. Я хочу побыть одна. Дайте мне пару минут. Я должна немного успокоиться. Пожалуйста, ступайте к остальным.

Я нехотя повиновался. Джон и Лоуренс сидели внизу в столовой. Мне пришлось разделить с ними несколько минут совместного молчания. Я прервал его вопросом, который, уверен, интересовал нас всех:

– А где же мистер Инглторп?

Джон медленно покачал головой.

– Где бы он ни был, в доме его нет.

Наши взгляды встретились. Где же, в самом деле, Альфред Инглторп? Его отсутствие было странным и необъяснимым. Мне вспомнились предсмертные слова миссис Инглторп. Что они значили? Что еще она могла бы нам сказать, если бы успела?

Наконец мы услышали, что наши доктора спускаются вниз. На бородатом лице Бауэрштейна нельзя было прочесть ни единой эмоции. Он явно решил держаться на заднем плане, уступив главную роль Уилкинсу. А того прямо-таки распирало от радостного возбуждения и чувства собственной значимости, хоть он и пытался сохранить подобающую случаю личину сдержанного профессионализма.

– Мистер Кавендиш, мне нужно ваше разрешение на вскрытие.

Лицо Джона передернулось.

– Разве это так уж необходимо? – мрачно спросил он.

– Абсолютно необходимо, – подал голос доктор Бауэрштейн.

– То есть, вы хотите сказать…

– То есть, я хочу сказать, что ни я, ни доктор Уилкинс в данных обстоятельствах не вправе подписать свидетельство о смерти.

Джон опустил голову.

– Что ж, полагаю, мне остается только дать свое согласие.

– Благодарю вас, – бодро сказал доктор Уилкинс. – Мы предполагаем провести аутопсию завтра вечером. – Он посмотрел в окно, откуда лился утренний свет и поправился: – Точнее, уже сегодня вечером. И, вы уж не взыщите, в такой ситуации никак не обойтись без процедуры дознания. Но не стоит переживать! Как правило, это простая формальность.

Наступила пауза, а затем доктор Бауэрштейн вытащил из кармана два ключа и протянул их Джону.

– Вот ключи от смежных спален. Я запер обе, и, по моему мнению, лучше им пока оставаться запертыми.

И на этом доктора откланялись.

В голове моей вертелась одна идея, и я чувствовал, что настал момент ее обсудить. Но только с предельной осторожностью. Я знал, что Джон испытывает ужас перед оглаской. Он был беспечным оптимистом, предпочитающим прятать голову в песок, лишь бы не замечать грядущих осложнений. Его будет нелегко убедить в преимуществах моего плана. Лоуренс, в свою очередь, был менее консервативен и обладал куда более развитым воображением. Я надеялся обрести в его лице союзника. В любом случае, мешкать нельзя. Пора брать штурвал в свои руки.