Загадочное происшествие в Стайлзе

– Мэри вышла замуж без любви. Джон знал это. Он человек по-своему чувствительный, и не стал навязываться женщине, которая его не хочет. А когда он устранился, ее любовь проснулась. Но они оба страшно самолюбивы и эта гордыня неумолимо их разделяла. Джон закрутил роман с миссис Райкс, а Мэри в отместку выставляла напоказ отношения с доктором Бауэрштейном, которые на деле вовсе не были такими уж дружескими. Помните день ареста Джона Кавендиша, когда вы подловили меня за обдумыванием важного решения?

– Да, я вполне понял, почему вы так расстроены.

– Простите, мон ами, но вы ровным счетом ничего поняли. Я пытался решить, выступать ли мне сейчас в защиту Джона Кавендиша. Я мог бы в два счета доказать его невиновность, пусть даже это помешало бы схватить настоящих убийц. А ведь они должны были оставаться в полном неведении до последнего момента, до моего триумфального разоблачения!

– Хотите сказать, вы могли оправдать Джона до того, как он предстал перед судом?!

– Да, мой друг. Но в конце концов я сделал выбор в пользу «женского счастья». Только страшная опасность могла снова сблизить эту чету гордецов!

Я онемел от такого невероятного апломба. Кто, кроме моего удивительного маленького друга, решился бы позволить судить человека по обвинению в убийстве, чтобы помирить его с женой?

– Понимаю, о чем вы думаете, мон ами, – Пуаро расплылся в снисходительной улыбке. – Никто, кроме Эркюля Пуаро, не пошел бы на такой риск. Но не спешите осуждать мой поступок. Супружеское счастье – величайшая ценность на всем белом свете.

И тут я вспомнил, что произошло несколько дней тому назад. Вспомнил, как Мэри, бледная, изможденная, лежала, уткнувшись в диванные подушки и вслушивалась, вслушивалась… Вдруг прозвенел колокольчик у входа. Она встрепенулась. Пуаро распахнул дверь и, встретив ее взгляд, исполненный муки и надежды, кивнул: «Да, мадам. Я вернул его вам». Он отступил, и никогда мне не забыть выражения лица Мэри, когда Джон Кавендиш ворвался в комнату и заключил жену в свои объятия.

– Возможно вы правы, Пуаро. Ничего важнее этого нет.

Кто-то постучал в дверь, в проеме появилась головка Синтии.

– Я… Я только хотела…

– Входите же! – Я вскочил с кресла.

Она вошла, но не стала садиться.

– Я лишь хотела сказать вам кое-что.

– И что же?

Синтия потеребила поясок на платье, потом вдруг вскричала:

– Какие же вы лапочки! – Поцеловала сначала меня, потом Пуаро, и выскочила из комнаты.

– Что, черт меня побери, это значит? – опешил я. Конечно, очень приятно получить поцелуй от такой девушки, как Синтия, но я предпочел бы обойтись при этом без свидетелей.

– Это значит, что мадемуазель Синтия обнаружила, что неприязнь, которую к ней испытывает мсье Лоуренс, не так уж непреодолима, – напустив на себя философский вид, ответил Пуаро.

– Но…

– А вот и он сам!

В это время мимо распахнутой двери прошел Лоуренс.

– Алло, мсье Лоуренс! Кажется, вас можно поздравить? – окликнул его Пуаро.

Лоуренс покраснел как рак, а потом нелепо заухмылялся. Поистине, влюбленный мужчина – жалкое зрелище, как бы очаровательно ни выглядела его избранница.

Я вздохнул.

– Что с вами, мон ами?

– Ничего, – печально отозвался я. – Они обе – просто восхитительные женщины.

– А вы герой не их романа? Утешьтесь, мой друг. Мы снова отправимся на поиски приключений, и – кто знает, чем это закончится?

КОНЕЦ