Заговор адмирала

— Единственной целью политики, проводимой нами в двадцатые и тридцатые годы, была мирная ревизия несправедливых статей Трианонского мирного договора, восстановление благосостояния, независимости страны, благополучия её народа, — слышался в радиоприёмнике голос адмирала. — Наша страна была втянута в войну в результате сильного давления, которое Германия оказывала на нас, но, вступая в эту войну, мы не имели никаких территориальных претензий к СССР. Всё это время по отношению к нам рейх проводил грабительскую политику, расходуя наши ресурсы как экономические, так и человеческие на ведение войны. Сегодня каждому здравомыслящему человеку совершенно ясно, что Германский рейх войну проиграл. Ни одну нацию никакими договорами нельзя обязать жертвовать собой ради своего союзника, который стоит на грани краха. Понимая, что мы в любой момент можем разорвать наши договорные обязательства, гитлеровское руководство ввело на нашу территорию войска, лишив венгерский народ самого ценного, за что он боролся веками — свободы и независимости. Дальнейшая эскалация войны, ведение боевых действий на нашей территории поставит на грань уничтожения нашу культуру и наше население. Наши города будут разрушены, множество невинных людей погибнет. Венгрия не выдержит этой битвы колоссов на своей территории, её просто сотрут в порошок. Исходя из всего этого, я принял решение сохранить честь венгерской нации даже в глазах бывшего союзника и довел до сведения здешнего представителя Германского рейха, что мы заключили предварительное соглашение о перемирии с бывшим противником и прекращаем против него боевые действия. Мы не побежим как крысы с тонущего корабля. Мы открыто высказываем свою позицию и предупреждаем бывшего союзника. На основании принятого решения я призываю всех армейских командиров помнить о своем долге и действовать в соответствии с полученными из Генерального штаба приказами, а всех венгров — сохранять спокойствие и по мере сил принять участие в спасении своей страны. Я обращаюсь к правительствам СССР, Англии и США с просьбой о перемирии и объявляю, что с сегодняшнего дня Венгрия считает себя в состоянии войны с Германией. Да хранит Господь Венгрию и всех нас.

После выступления регента прозвучал национальный гимн.

Жена лесника Агнешка схватила мужа, только что вошедшего в дом, за рукав тулупа и заглянула в лицо:

— Отец, отец, ты слышал? Что будет-то, отец? Ты слышал, что объявил господин адмирал? Будет война?

— А куда она денется? — сдернув шапку, Золтан в сердцах бросил её на стол перед окном. — Немец плохо, а те, которые в Румынии и Сербии теперь, — он махнул рукой куда-то на восток, — те ещё хуже. Будут утюжить друг дружку, от нас мокрого места не останется. Что-то не верю я, чтобы Гитлер вот так раз и убрался сразу, как только наш адмирал по радио выступит. Эх, думал, отвоевался уже, а, видно, ещё придется, — отвернулся, набивая трубку самодельным табаком из сушеного яблочного листа.

— Я тебя в армию не пущу, — Агнешка вцепилась ему руками в плечи. — Ты так и знай. Говорила уже. На кого Марию, внучат своих бросишь?

— А я и не иду, — Золтан только дернул плечом. — Отцепись. Кто меня берет-то? Старый уже. Только не думай, что мы с тобой в лесу отсидимся. Как начнут тут палить, от дома только щепки останутся да пепелище. Землянку в лесу рыть придется. И питаться, чем попало. Да пострелять и в тех, и в этих, старое вспомнить, чтоб они тебя вперед не постреляли. Вот такие, мать, дела…

— О, Дева Мария, за что же это? — Агнешка бросилась в угол комнаты и упала на колени перед распятием. Стукнула дверь. Потом, со звоном ударившись об пол, упала банка. Золтан обернулся. Дочь Мария стояла на пороге небольшого чулана, прижимая к себе сыновей, перед ней на полу лежала разбитая банка моченой ежевики, всё содержимое вылилось из неё и растекалось темно-фиолетовой лужей.

— Вот убирай теперь, — Золтан взял шапку со стола и, недовольно взглянув на дочь, направился к входной двери. — Собирали, собирали всё лето, запасы делали, а она вот взяла и грохнула. Ну, война, что она впервой, что ли? Переживем. Как-нибудь переживем. Постараемся.

Он вышел на крыльцо, сел на ступени, скрутил папироску, чиркнул спичкой, одной, другой — ломались.

— Отсырели, — покачал головой.

Наконец огонек загорелся, Золтан наклонил голову, прикуривая. Два тетерева заухали на сосновой ветке рядом с домом. Вдруг где-то вдалеке послышались выстрелы. Птицы, испуганно вспорхнув, разлетелись. Золтан встал. Наступила пронзительная, тревожная тишина. Только было слышно, как падают, шурша, пожухлые листья с деревьев. Всё замерло.

* * *

Граф Эстерхази вошел к Хорти с очередным докладом спустя час после выступления адмирала по радио: