Заговор адмирала

— А Джилл — не фон Габсбург. Она обычная американская девочка, с самыми обычными американскими родителями, которые, к несчастью, давно погибли. Она может поплакать вволю, когда хочется, и покапризничать, и даже устроить истерику. Преимущество простого человека перед отпрыском знатного рода — быть самой собой. Я никогда не воспитывала Джилл так, как меня воспитывала моя бонна. Я понимала, что всё это Джилл не нужно. Да и Штефану позволялось многое, о чём не помыслил бы ни один из отпрысков династии, хотя в нем течёт… текла, — Маренн быстро исправилась, — кровь Габсбургов.

Нечаянно вспомнив о погибшем сыне, женщина на мгновение побледнела, но быстро взяла себя в руки. Трагическая морщинка, залегшая было у рта, расправилась.

— Но если бы Джилл вела себя посдержаннее сейчас, — продолжала Маренн, — это только помогло бы Ральфу. В этом я и убеждаю её теперь. А что же Хорти? Он предпринял какие-то действия против фюрера? — она вопросительно взглянула на Вальтера. Ей хотелось сменить тему, потому что воспоминание о сыне причиняло душевную боль.

— Хорти начал действовать практически сразу после высадки союзников в Нормандии, — ответил Шелленберг, подойдя к столу и взглянув на карту. — Адмирал как будто ждал этого момента.

— Так и есть, — подтвердила Маренн. — Я говорила тебе, что он не предпримет никаких существенных шагов, пока англо-американцы не определятся с местом высадки. Очень плохо, конечно, что они всё-таки высадились в Нормандии. Я помню, в марте всё-таки ещё существовала надежда, что операция состоится на Балканах.

— За это надо сказать спасибо Советам, — Шелленберг поморщился. — Сталин мечтает о большевистских Балканах. Ему удалось подмять под себя Тито и его сторонников, а главное — склонить американцев на свою сторону в альянсе. Рузвельт дует в его дуду и поддержал советский план, так что Черчилль с его идеей высадки на Балканах остался в одиночестве. Рузвельту все равно, что будет с Европой. Штаты даже устроит, если с мировой карты такой игрок исчезнет вообще и Европа превратится в территорию, разделенную на две сферы влияния двумя крупнейшими игроками, Штатами и СССР. То есть в их планах Европа практически перестает существовать политически. Все страны, будь то восточные или западные, становятся сателлитами двух больших хозяев, и я не удивлюсь, если в случае падения рейха Германию будет решено разделить на две части, тоже как сферы влияния. Черчилль понимает, к чему всё это идет, но он в меньшинстве, и ему вряд ли удастся повлиять на окончательные послевоенные решения. С ним практически уже не считаются. Жаль. Ведь только Черчилль понимает, что после войны нужна не двуполярная, а многополярная система — только такая будет по-настоящему устойчивой. Крушение рейха неизбежно приведет к тому, что бывшие союзники начнут борьбу между собой, и в этой борьбе они истощат друг друга, снова приведут мир к кризису. Нужна третья сила, которая смогла бы уравновешивать их амбиции. Такой силой может выступить объединенная Европа, за которую ратует Черчилль с освобожденной от нацизма Германией в центре. Стол на трех ножках всегда устойчивее, чем на двух. Но кто слушает Черчилля? Сталин жаждет расширения своей большевистской империи, он одержим идеей мирового господства большевизма, сумасшедшей идеей Ленина, жаждавшего распространения революции на все страны мира. А у Рузвельта свои планы. Штаты жаждут экономического владычества, и старая Европа для них конкурент, с которым они хотят покончить навсегда. Бывшая колония жаждет колонизировать бывшую метрополию и господствовать над ней. Начнётся всё с экономической экспансии, которая приведёт и к усилению политического давления. Штаты будут решать, каким партиям существовать в Европе, а каким — нет, и кого допустить до выборов, и кто будет избран — они всё будут контролировать. Высадка в Нормандии только подтверждает такие планы главных сил альянса. Черчилля проигнорировали, и, надо думать, американцы сделают всё, чтобы он не победил на следующих выборах, он им мешает. Он хочет равного партнерства, а это не входит ни в планы Сталина, ни в планы Рузвельта. У них совсем другие цели. Хорти тоже видит всё это и понимает.

Вальтер сел в кресло напротив Маренн, которая сразу отметила про себя, что он сидит напряжённо, чуть наклонившись вперёд. Это было совсем не похоже на то, что часто бывало прежде, когда Шелленберг, расслабленно откинувшись на спинку кресла и полуприкрыв глаза, делился своими планами, не спеша обговаривая детали той схемы, которую видел в воображении. Сейчас он смотрел прямо на собеседницу.