Заговор ангелов

Если пространство прячет в себе потерянную вещь, оно, скорей всего, рано или поздно выдаст беглянку, польщённое и покорённое твоим маньяческим неравнодушием. Причём, скорей всего, для начала пространство захочет с тобой поиграть, попутно проверяя твою разборчивость: а вдруг тебя прельстят блестящие приманки?.. Плюшкин раза два жёстко отфутболивал кругловатые осколки бутылок из-под молока и один раз тихо погоревал над прозрачной пластмассовой пуговицей, пришитой к маминому одеялу. Поразительней всего, что меньше чем через месяц на трамвайной остановке, где-то в другом конце города, он своё копеечное сокровище всё-таки найдёт – и это будет точно оно, по крайней мере с точно таким же радужным сколом на ребре, – и даже ни грамма не удивится! А потом, уже будучи взрослым, сохранив способность влюблённого вглядывания в шифрованное, скрытное пространство, он подумает, что эта гипнотическая игра в гляделки – в сущности, лучшее противоядие для человека, отравленного пресловутой необратимостью. Несколько раз ему удавалось возвращать и оживлять то, что казалось безнадёжно утерянным. Другое дело – что милые возвращенцы и возвращенки часто выглядели почти неузнаваемо, были уже не милыми; более того, иногда они сами не желали узнавать того, кто их вернул.

Под моим новонайденным увеличительным стеклом листва и стебли оголяли бархатную салатную кожицу, осмелевшее лето разгоралось в прицеле выжигательных лучей, собранных пучком, и ничто, абсолютно ничто не подсказывало приближения страхов, смертей, реальной угрозы бездомности.

Ценой десятков несъеденных завтраков, необлизанных мороженок в вафельных стаканчиках, пропущенных киносеансов с новыми сериями «Фантомаса» и просто в результате неописуемых разведывательно-добывающих усилий Плюшкин сумел относительно быстро собрать выдающуюся коллекцию филателистического хлама, над которым он боялся не то что лишний раз чихнуть – даже дышать.

Покуда шло накопление астрономической суммы 2 руб. 30 коп. для покупки самого дешёвого альбома, в старом конверте лежали вповалку утончённый, нежный Шопен, похожий лицом на простуженную печальную старшеклассницу, лётчик-герой Талалихин, совершивший первый ночной таран, и рыжий спаниель с влажными, всё понимающими глазами.

Там был чёрно-белый Ленин в красно-чёрной траурной рамке, на плохонькой обёрточной бумаге, без зубцов, по цене «6 копеек золотом» (если верить знатокам, самая первая марка с изображением вождя).

Был нарядный, с чёрным атласным бантом, но неприветливый, словно бы не выспавшийся, советский поэт Пушкин 1937 года.

Был ушастый серо-голубой слон c морщинистым хоботом, выступающий деликатной поступью из сумерек цвета бриллиантовой зелени под вывеской Suid-Africa.

По неопрятно подтаявшим французским владениям в Антарктиде враскачку погуливали светские пингвины с бальными веерами, растущими прямо из головы.

Гвинейский воин-дикарь поражал честно-пионерскими глазами и сногсшибательным пирсингом: у него сквозь красную, словно вымазанную томатным соком верхнюю губу горизонтально была продета палка размером с неплохое копьё.

Мартиника, Индокитай и Полинезия дружно выставляли напоказ голые плечи смуглых красоток с удлинёнными, как дыньки, головами.

У берегов Новой Каледонии и Коморских островов непринуждённо белели паруса, похожие на свежевыстиранные простыни.

Сюда прибилась даже марка с гербом острова Питкэрн, о котором я в то время где-то вычитал полезную информацию: «Население – 34 человека», и с восторгом поверил в эту цифру.

На спине плотного, картонного портретика императора Николая Первого, форсящего подкрученными вверх усами, на всякий случай сообщалось: «Имgетъ хожденiе наравнg съ размgнной серебряной монетой».

Маленькая вьетнамка с винтовкой наизготове конвоировала высоченного американского детину в белом мятом костюме. Он шёл, понурив голову, наверно, уже раскаивался в том, что он американец, и красная цифра 2.000 под его ногами, должно быть, означала круглое количество таких же детин, захваченных в плен храброй вьетнамкой.

На тряпично-блёклой, ничего не выражающей марке Германского рейха гордым готическим шрифтом была напечатана только цена: 50 Millionen, – которую тщетно пыталась перекрыть жирная чернильная надпечатка: 10 Milliarden.

Елизавета Вторая выглядывала из медальонных овалов, как из окошек, осеняя своей миловидностью Канаду, Австралию, Гонконг, Новую Зеландию, Доминиканскую Республику, Багамы, Бермуды, Сингапур, Ямайку, Тринидад и Тобаго. Не говоря уже об Уганде, Кении и Танганьике с одиноким голодным жирафом.

Да, и каменно равнодушный фараон там тоже присутствовал, помалкивая о чём-то своём египетском, а я тайно мучился из-за того, что не подарил фараона бедному Вите до того, как он полез воровать арбуз.