Тогда, в начале марта, примчавшись на своих сивых-буланых с бубенцами из Покровского в Якутск, он сразу же окунулся в круговорот, вместе с Емельяном Ярославским, Клашей и Григорием Ивановичем Петровским начал наводить революционные порядки. Тотчас объявили о свержении власти губернатора. Барон фон Тизенгаузен попытался затребовать из Иркутска военные подкрепления. Через товарища-большевика, служившего на почте, телеграммы губернатора сразу стали известны. Большевики заявили, что самоуправства свергнутых чиновников рухнувшего режима они не потерпят. Собрали в клубе приказчиков митинг. Пришли, приехали ссыльнопоселенцы со всей округи, рабочие, жители Якутска - еле-еле вместил клуб. Заявились при полном параде, орденах и оружии губернатор и полицмейстер. Торжественно заявили, что они тоже приветствуют революцию и свержение самодержавия "и в знак этого добровольно сдают власть и оружие". Серго принял от барона шпагу, а от жандарма-полицмейстера - шашку. Грянули аплодисменты. Их сменила "Марсельеза".
Двадцать третьего мая вместе со всеми своими товарищами Серго первым пароходом выехал из Якутска. Перед отъездом написал в альбоме, неизвестно кем задуманном, названном "Память о Якутской политической ссылке": "Прощай, страна изгнания, страна-родина. Да здравствует Великая Российская Революция! Да здравствует Всемирная Революция! Да здравствует Социальная Революция!"
Пароход сделал остановку в Покровском. Серго вместе с Емельяном, Клашей и Григорием Ивановичем зашел за Знной в школу, прямо посреди урока: "Собирайся, женушка! У нас час времени!" Прибежали в их дом. Мать заплакала: "Дочь уезжает - камень в воду падает..." - "Не надо, мама, скоро приедете к нам в Пптер!.."
Пароход тащился по Лене две недели. Ярославские ждали прибавления семейства - Клаша была на последнем месяце беременности. "Не бойся, если случится в пути - я приму!" - шутил Серго. Высадились, не доезжая Иркутска, на пристани Качуги и оттуда - подводами, целым караваном, по душистой, в разноцветье степи. Ночевки у полыхающих костров, песни. Счастливейшие, беспечнейшие дни его жизни... Только в конце июня добрались они до Петрограда.
С вокзала Петровский повез Серго и Зину к себе домой: у него они пока и будут жить. Познакомил со своей женой Домной Федотовной. Как она их обласкала!.. В тот же вечер Григорий Иванович и Серго отправились на Широкую, на квартиру к Елизаровым - к Ленину.
Больше пяти лет не видел он Владимира Ильича. С Пражской конференции...
И закружилось, завертелось: что пи день и час - встречи с давними товарищами, заводы, казармы, митинги, заседания, совещания... Да, на поверку оказалось все в тысячу раз сложней, чем представлялось в Якутске и в сверкающей разнотравьем иркутской степи...
Дачный поезд прибыл в Разлив за полночь. Серго нашел дом Емельянова. Но самого хозяина не было, открыла его жена. Серго назвал пароль. Она лишь недоуменно пожала плечами. Тогда он прямо сказал: "Мне нужно увидеть вашего гостя". Женщина замялась: "Не знаю... Никого у нас нет", - "Есть, есть!" "Нет, никто не гостюет". Что же делать? У него срочное задание ЦК. "А где сам хозяин, Николай Александрович?" - "Не знаю". Этак и несколько суток прождешь... Женщина уступила. Ушла в дальнюю комнату, вернулась с заспанным мальчуганом лет десяти: "Сынок проводит вас к отцу".
Мальчуган росной высокой травой повел его из поселка через поле к озеру. Показал на лодку, укрытую в осоке. Сел за весла. Они переправились на другой берег. Серго решил, что Владимир Ильич живет на какой-нибудь даче. Мальчуган бодро вышагивал по едва приметной тропинке. Наконец остановился около скирды сена. Окликнул: "Папань!" Вышел неизвестно откуда рослый мужчина. Серго назвал пароль. Услышал отзыв. После этого объяснил: срочно нужно к Ленину. В этот момент опять же неизвестно откуда, словно из-под земли, появился еще один человек. Подошел. Поздоровался. Серго мельком взглянул на безбородое, безусое его лицо, подумал: "Еще проводник". Тогда незнакомец хлопнул его по плечу: "Что, товарищ Серго, не узнаете?" и весело рассмеялся. Так - от души, весело, заразительно - умел смеяться один Ильич...
Потом Серго не раз добирался сюда, за озеро, в шалаш, оборудованный под скирдой сена на площадке, расчищенной от кустов, - в "зеленый кабинет", как назвал свое обиталище сам Ленин. В этом "кабинете" мебелью служили ему два чурбана. Один чурбан - это стол, другой - стул. Еду Владимир Ильич готовил тут же, на костре. Потчевал и связного. Каша попахивала дымком. И снова вспоминались Серго ночные костры в иркутской степи. И так же было хорошо на душе. Если шел дождь, они забирались в шалаш, где шуршали полевки.