Заговор генералов

Керенский оторопело разглядывал бланки. Чем вызван столь мощный залп грозных предупреждений? Властью министра-председателя — своей властью! — он мог сместить главковерха, но пока не помышлял об этом. Единственная его забота — обуздать норов Корнилова и заставить генерала беспрекословно выполнять предначертания правительства в армии. У Керенского нет лучшего исполнителя задуманной и пестуемой акции. Откуда же такой ажиотаж?.. Он пригласил во дворец Савинкова:

— Борис Викторович, что сие может значить?

— Я уже получил копии, — отозвался управляющий военным министерством. — Возмущен до глубины души. Связался по прямому проводу с комиссарверхом. Филоненко тоже не в курсе дела.

— Но подобного рода идеи и готовые фразы не летают сами по себе в воздухе! — раздраженно возразил Керенский. — Тут чувствуется одна рука. И весьма многоопытная.

— Совершенно согласен, — поднял на премьера глаза Савинков. — Я уже говорил вам, что при Ставке отираются некие темные личности. Я отдал распоряжение начальнику контрразведки установить, кто они и с кем связаны. В зависимости от результатов расследования мною будут приняты окончательные меры.

Звуки «…кончат…» щелкнули, как сухой удар курка.

— Одобряю, — коротко кивнул Керенский. — А каковы ваши соображения, Борис Викторович, в связи с новыми требованиями главковерха?

Он показал шифротелеграмму из Ставки.

— Ознакомлен в копии и с ними. Полагаю, что войска округа подчинить Корнилову следует: они действительно могут понадобиться ему для выполнения стратегических задач на фронте.

— А не будет ли это означать, что правительство, оставшись без войск, окажется безоружным перед…

— Я не закончил свою мысль, — перебил министра-председателя Савинков. — Войска округа Корнилову подчинить, выделив, однако, из округа собственно столичный гарнизон, который надлежит усилить преданными нам частями за счет вывода из Питера пробольшевистски настроенных полков и заменив их «штурмовыми батальонами» и «батальонами смерти».

— Прекрасная мысль! — живо воскликнул Керенский. — Я рад, что наши взгляды совпадают! С вами приятно работать, Борис Викторович! Значит, так и ответьте главковерху. Полумера его ублажит. А что до этих союзов, — он небрежно оттолкнул телеграммы, — то я заявлю на пресс-конференции представителям печати, что никаких изменений в верховном командовании не предвидится.

Он подошел к карте России, занимающей всю стену бывшего царского кабинета. Огромное, испещренное извилистыми шнурками рек и дорог полотно, на котором Петроград был размером не более серебряного николаевского рубля. «Всея земли Русской…» Обернулся:

— Борис Викторович, а как идет подготовка нового варианта докладной записки Корнилова правительству?

— Филоненко заканчивает работу над нею в Ставке. Затем записку просмотрю я.

— Превосходно! Пусть в нее будут включены жесткие требования. Нам желательно, чтобы они исходили от главковерха, а мы бы лишь утвердили их.

— Сегодня же передам в Ставку.

— У вас есть какие-нибудь срочные дела ко мне?

— Да. Штаб морского министерства испрашивает разрешения на упразднение крепости Кронштадт. Мотивировка: крепость в настоящее время утратила свое стратегическое значение. Сухопутный гарнизон будет выведен на материк. Балтийский флотский экипаж расформирован.

Министр-председатель повел глаза вверх по карте. Нашел остров Котлин. На синеве Финского залива он был как наконечник стрелы, летящей в мишень кружок Петрограда.

— Кронштадт действительно утратил стратегическое значение?

— Наоборот. Приобрел еще большее.

Александр Федорович удивленно воззрился на Савинкова.

— Не для нас, а для большевиков, — закончил фразу управляющий.

— Вот оно что… Дайте от моего имени указание морскому штабу подготовить план этой операции в деталях. Двух недель им достанет?

— Вполне. — Савинков посмотрел на часы: — Через пятнадцать минут я принимаю французскую военную миссию.

— Не смею задерживать.

Оставшись один, Керенский прошелся по кабинету. Разговор с Борисом Викторовичем успокоил его: вдвоем они сумеют усмирить зарывающегося генерала, а через него и все эти казачьи советы, офицерские союзы и георгиевские комитеты. С ВЦИК он уже управился. Два дня назад выставил наконец из Таврического к благородным девицам, в Смольный институт. Терпеть не может эту говорильню! Этих Чхеидзе, Церетели! Понимает теперь, почему так ненавидел Думу император. Хотя как и Дума перед Николаем, так и ВЦИК после июльских дней пляшет перед ним на задних лапках, как дрессированный пес в цирке. Выпроваживая Совдеп из Таврического, он сказал: «Сожалею, что не смогу теперь так часто бывать среди демократии, как хотел бы. — И добавил: — Вынужденная необходимость, знаменующая, что скоро в этих стенах соберется Учредительное собрание».