Заговор генералов

Вечерело, а у затворенных дверей продуктовых лавок и булочных пристраивались хвосты: кто со своим раскладным стульчиком, кто с одеялом под мышкой — видать, до утра.

Вот и дворец Кшесинской. Достопримечательность дореволюционного Санкт-Петербурга — щедрый подарок, сделанный скупым Николаем II своей пассии, примадонне Мариинского императорского театра. В первый же день революции Кшесинская, приказав прислуге накрыть к чаю, вышла на обычную, для аппетита и променада, прогулку и не вернулась. Через несколько дней балерина объявилась в Париже. Как потом во всех подробностях расписали газеты, она, покидая свой кров, прихватила лишь баул, набитый бриллиантами, изумрудами и прочими скромными преподношениями его величества и его родичей, их императорских высочеств… Хоть считалась глупенькой, а куда раньше своих поклонников почувствовала, чем грозит ей февральская гроза.

В тот же вечер дворец царской содержанки был занят броневым дивизионом и вооруженным отрядом выборгских рабочих, а через несколько дней передан ими под штаб-квартиру Петроградскому комитету большевиков. До конца июня во дворце Кшесинской находились и секретариат Центрального Комитета партии, и редакция «Солдатской правды», и солдатский клуб «Правда» Военной организации при Петроградском комитете РСДРП.

Сейчас Путко разглядывал дворец во все глаза. Со стороны Кронверкского проспекта он был в два этажа; цоколь из груботесаного красного гранита; над ним — шлифованный серый гранит, наполовину обрамляющий окна первого этажа; выше — белая кафельная плитка и уже по карнизу — синяя, с накладкой из кованых лавровых венков и гирлянд. Саженях в трех от тротуара на уровне второго этажа — балкон. Видна желтая застекленная дверь. Сколько раз выходил из нее на этот балкон Владимир Ильич, чтобы выступить перед рабочими и солдатами…

Дворец выходит углом на Кронверкский и на Дворянскую улицу. Со стороны Дворянской он одноэтажный, щедро застекленный — наверное, там был зал приемов, — отступил от тротуара, заслонен деревьями за чугунной оградой.

Тогда здесь с утра до позднего вечера было море людей. Сейчас обе улицы были пустынны. Окна по второму этажу — в брызгах разбитых стекол. У каменных брусков тротуара — клочья затоптанных бумаг. Вдоль стены и ограды прохаживаются юнкера с шевронами на рукавах — все те же черепа и кости, — с новенькими японскими карабинами за плечами.

Где же были в тот день, когда юнкера громили дворец, Иван Горюнов и его выборжцы?..

Антон пошел от дворца. Напротив, через сквер с вековыми деревьями, проглядывалась красная глухая стена и шпиль Петропавловской крепости. Путко пересек сквер и оказался на набережной. За широченным простором Невы едва виднелась черная с золотом ограда Летнего сада, линия дворцов и далеко справа — Зимний. Отсюда казалось, что на него, как шапка, нахлобучен купол Исаакиевского собора.

Зимний… Говорят, Керенский почивает ныне на ложе императора и надевает на себя перестиранное царское белье. И смех и грех… В окнах Зимнего уже блекло светились огни. В поте лица трудятся «заложник демократии» и его правительство?..

Что бы там ни было, но, как и в февральские дни, Антон прежде всего будет искать связь.

Тогда, в марте, в самый канун отъезда на фронт, когда он в последний раз виделся с Горюновым, Ваня сказал: «Мы выходим из подполья, Питерский комитет велел выдать каждому партийцу билет. Хочешь получить в нашем райкоме?» Партийный билет! До революции о таком и не слыхивали и списки-то старались не хранить. «Конечно!» — сказал тогда Антон. Тут же ему и выдали красный картонный квадрат размером в осьмушку: «Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Членский билет № 241. Выдан члену партии Антону Путко». Подпись секретаря Выборгского районного комитета и круглая печать с литерами в центре: «РСДРП». Этот квадрат и сейчас лежал в кармане его гимнастерки.

В том третьем номере «Рабочего и солдата», где было помещено объявление о регистрации делегатов съезда, указывался и адрес Выборгского райкома — Большой Сампсониевский, дом 62.

С Каменноостровского он через Гренадерский мост, переброшенный над Большой Невкой, вернулся на Выборгскую сторону и пошел по бесконечному Большому Сампсониевскому. До дома 62 — зеленого, четырехэтажного, с облупленной штукатуркой — он добрался уже совсем затемно. Дернул одну дверь, другую — заперто. У одного из подъездов во внутреннем, замкнутом дворе стояли несколько парней, по виду рабочие. Оглядели его с подозрительностью, особенно офицерские погоны.

— Райкомовских никого нет, все по заводам.

Антон знал и другой адрес: Кушелевка. Может, повезет — застанет Ивана дома.

Вот и его многооконный дом-казарма. Дверь тоже заперта. С последней надеждой постучал погромче.

Из соседней комнаты выглянул в коридор взъерошенный мужчина:

— Какого черта, стер!.. — разглядел форму и погоны, осекся.

— Где ваш сосед, Иван Горюнов?

— «Где, где»! — со злостью передразнил сосед. — Припоздал, вашбродие, — другие ужо уволокли Ивана в «Кресты»! — И с сердцем захлопнул свою дверь.