Заговор генералов

Но как объединить прозрение души и ума с практической деятельностью?.. Все поставила на свои места встреча с Брешко-Брешковской, «бабушкой русской революции», социалисткой-революционеркой. (Кстати, Керенский сейчас и ее тоже поселил в Зимнем дворце. Брешко-Брешковская входит в свою опочивальню через подъезд «ея императорского величества».) Та давняя встреча и определила путь Бориса Викторовича. Он стал эсером. Бежал из ссылки через Норвегию в Швейцарию и тогда же, весной третьего года, прибыв в Женеву, вступил в боевую организацию. «Во имя дальнего — за счет ближнего»… По времени совпало: партия эсеров видоизменяла систему подготовки террористических актов, прославивших «Народную волю». Отныне боевая организация принимала характер замкнутой, строго изолированной, автономной и подчиненной своим собственным законам организации. Нечто вроде преждевременного корниловского тезиса: «ответственность перед собственной совестью». Даже центральному комитету эсеров отныне боевая организация должна была подчиняться лишь в одном — в решениях, на кого направить удар. А кто, когда и как осуществит его — это касалось только их, членов схимы. Они сами выделяли из своей среды и «члена-распорядителя», который становился полновластным диктатором. Их «членом-распорядителем» стал Евно Азеф…

В начале четвертого года Азеф поручил Савинкову организовать покушение на тогдашнего министра внутренних дел фон Плеве. Савинков блестяще осуществил план. Руками московского универсанта Егора Сазонова.

Он помнит — будто произошло вчера… Петербург, летнее утро, Измайловский проспект, пыльные камни. На мостовой распростертый Егор, раненный близким взрывом, а рядом разнесенная в щепы министерская карета. Сазонова там же и схватили. Осудили на бессрочную каторгу. Семь лет назад он отравился в Горно-Зерентуйской каторжной тюрьме — в знак протеста против телесных наказаний, примененных к политическим. Савинков же после убийства фон Плеве вернулся в Женеву, был кооптирован в члены центрального комитета. Евно Азеф назначил его своим заместителем в боевой организации.

Следующим они наметили великого князя Сергея Владимировича, генерал-губернатора Москвы, дядю Николая II. Его убийство должно было явиться роковым предостережением самому царю. Опять организацию теракта Азеф поручил Савинкову. Борис Викторович выбрал исполнителем московского универсанта Ивана Каляева, с которым два года назад бежал из Вологды. Все подготовили на второе февраля пятого года. Поздним вечером карета великого князя катила через Воскресенскую площадь — генерал-губернатор возвращался со спектакля в Большом театре. За час до этого Савинков из рук в руки передал бомбу метальщику и теперь наблюдал издалека. Вот карета поравнялась с Каляевым. Иван сделал движение… Но бомбу не бросил. Струсил?.. «Нет, объяснил ему через несколько минут белый, как сама смерть, студент. — В карете я увидел рядом с князем женщину и двух детей…»

Непростительная сентиментальность. Как оказалось потом, в карете ехали жена Сергея Александровича, а также дочь и сын великого князя Павла. Сын, Дмитрий, чудом оставшийся в живых в тот день, в декабре шестнадцатого года участвовал в убийстве Григория Распутина…

Каляев бросил бомбу спустя два дня. Сейчас, сидя в кресле царского кабинета, Савинков живо восстановил и ту картину. Зима. Валит снег. Два часа пополудни. Борис Викторович передает Каляеву завернутую в газету бомбу. Целует в губы. Студент уходит в сторону Никольских ворот Кремля. Через несколько минут с той стороны доносится эхо взрыва… Иван Каляев был повешен в Шлиссельбургской крепости.

Сколько было потом удачных и неудачных покушений!.. Сколько было казнено самих боевиков и участников эсеровского подполья в России!.. А потом — взрывом куда более оглушительным, чем от их панкластитовых бомб, разоблачение Азефа, как старейшего секретного сотрудника охранки, ставшего платным агентом еще четверть века назад. В ту памятную ночь шестого января девятого года Савинков должен был учинить «члену-распорядителю» последний допрос, а затем… Но накануне Азеф скрылся из Парижа.

«Христос, Христос! Тернисты все пути, ведущие на мрачную Голгофу…»

После опустошительных разгромов, а главное — после разоблачения Азефа, боевая организация эсеров перестала существовать. По существу, распалась, раздробившись на мелкие осколки, и сама партия социалистов-революционеров. Савинков порвал с ней, отошел от всякой партийной деятельности, занялся журналистикой и литературой. Выбрал псевдоним «В. Ропшин». Роман «Конь бледный» принес ему известность. Когда началась мировая война, он стал корреспондентом русских изданий на франко-германском фронте. Подписчики «Нивы» и «Русского инвалида», читая очерки с театра действий союзников и российского эскпедиционного корпуса во Франции, не догадывались, что под фамилией Ропшина сокрыто имя страшного, трижды проклятого в империи террориста.