Заговор графа Милорадовича

Такое же мнение замечалось и непосредственно у рабочей публики: подставлять себя под пули хотелось все меньше и меньше, а дефицит хлеба, очевидно, не мог долго продолжаться — и действительно, в последующие недели и месяцы с хлебом в столице было все в порядке!

Неизвестно, как бы развивались дальнейшие события. Возможно, с утра 27 февраля никаких волнений не было бы и вовсе, но свое веское слово решил сказать Тимофей Иванович Кирпичников.

В полночь с 26 на 27 февраля 1917 года учебная команда Волынского полка вернулась в казарму — после тяжелого дня, когда солдаты были свидетелями многочисленных убийств, но сами, по инициативе Кирпичникова, всячески уклонялись от стрельбы по безоружным людям. В эту ночь Кирпичников — один единственный человек во всей столице — решил взять на себя ответственность за происходящие события.

В эмиграции позднее распускались слухи о думских депутатах, разъезжавших в ночь на 27-е по казармам с агитационными целями. Беспомощная ложь: кто бы их впустил к спящим солдатам и как бы они могли на них подействовать? Гипнозом, что ли? Но серьезные специалисты, говорят, могут проделывать такое, даже и не заходя в казармы — с большого расстояния! Февральская революция, очевидно, первый удачный опыт подобного воздействия!

Вот как не о мистических, а вполне реальных событиях рассказывал Кирпичников впоследствии:

«Я приказал, чтобы ложились немедленно. Я сел на свою койку и попросил к себе младшего унтер-офицера Михаила Маркова. Спросил его, согласен ли он завтра не идти. Он говорит: «Согласен». Я приказал ему собрать всех взводных командиров. Взводные командиры сошлись. /…/ Я заявляю: «Победить или умереть. Думаю — умереть с честью лучше. Отцы, матери, сестры, братья, невесты просят хлеба. Мы их будем бить? Вы видели кровь, которая лилась по улицам? Я предлагаю завтра не идти. Я лично — не хочу».

Взводные заявили: «Мы от тебя не отстанем. Делай, что хочешь». Поцеловал я их всех и сказал: «Останемся друзьями. Не выдадим один другого и живым в руки не даваться. Смерть страшна сейчас только. Убьют — не будешь знать, что делается». Взводные согласились, конечно.

Дежурного просил созвать всех отделенных. Те явились полураздетые, по-военному — это называется — за три счета (кто босой, кто в одном белье, кто накинувши, все явились). «Вы, близкие помощники. Мы, взводные командиры, решили не идти завтра стрелять». Те заявили единогласно: «Согласны, только твою команду и будем исполнять».

Взводным и отделенным я опять заявил: «Завтра не идем. Исполнять мою команду и смотреть только, что я буду делать».

Решили все: вставать завтра не в 6 часов, а в пять. /…/ Разошлись все. Остался со мной только младший унтер-офицер Марков, который спит рядом со мной /…/. В случае к нам не присоединятся, говорили мы с Марковым, завтра же нас повесят. Опять говорю: «Лучше умереть с честью за свободу. Как видно, все надеются на начало, а зачинщиков нет. Пусть люди помнят учебную команду Волынского полка. Как видно, в России нет тех людей, которые восстали бы против буржуазии. Вдруг, Бог даст, присоединятся к нам части и мы свергнем гнетущее иго». Так и вышло.»