Заговор графа Милорадовича

В 5 часов утра 27 февраля, за час до законного подъема, учебная команда Волынского полка была поднята, приведена в порядок, накормлена и подготовлена младшими командирами к последующим действиям. Пришедший к 6 часам штабс-капитан Лашкевич застал своих подчиненных уже собранными в строй и вооруженными. Перед строем унтер-офицеры во главе с Кирпичниковым заявили о нежелании участвовать в расстрелах; Лашкевич пытался возражать, затем бежал — и был убит на казарменном дворе выстрелами в спину.

После этого учебная команда, ведомая Кирпичниковым, двинулась к соседним казармам: сначала к запасному гвардейскому батальону своего же Волынского полка, а затем и к другим полкам, начиная с Преображенского — после чего они поставили в свой авангард полковой оркестр.

Со стрельбой и музыкой переходя от одной казармы к другой, бунтовщики преодолевали сопротивление часовых и офицеров, уговорами, угрозами и убийствами присоединяли к себе солдат и двигались дальше; при этом замечались многочисленные попытки отдельных солдат спрятаться и уклониться от участия в бунте.

Каждая новая победа доставалась мятежникам все легче и легче: каждый следующий еще не захваченный восстанием полк должен был считаться со все возраставшей массой бунтовщиков. Нарастая как снежный ком, толпа вооруженных солдат во главе с Кирпичниковым, действуя достаточно дисциплинированно и организованно, катилась по столице.

Постепенно солдатская масса получала и других неожиданно возникших вожаков; в России наступала эпоха совершенно невероятных политических карьер — с удачным, а чаще — неудачным завершением.

В это раннее утро понедельника еще спал чиновный Петроград. Спали и думские депутаты, и революционные подпольщики. Отсыпались по случаю забастовки и сотни тысяч рабочих, накануне демонстрировавших на улицах. Лишь постепенно стрельба, распространяясь по городу, донесла до населения весть, что происходит нечто экстраординарное.

Что касается стрельбы, то ее вызывало не столько сопротивление (которое кое-где оказывали жандармы и немногочисленные воинские подразделения, поначалу сохранившие подчинение офицерам; полиция с этого утра на улицах не появлялась), сколько общий нервный настрой: и в этот, и в последующие дни все палили когда и куда хотели, что, разумеется, привело к массе совершенно случайных жертв.

А.Д.Протопопов вспоминал: «утром

[градоначальник] А.П.Балк мне телефонировал, что много войсковых частей перешло на сторону революционеров; они уже завладели Финляндским вокзалом; защищаемый отрядом жандармов Николаевский вокзал еще держался. От дежурных секретарей, офицеров для поручений и курьеров я все время узнавал тревожные новости: революционеры взяли арсенал, разобрали оружие и патроны, /…/ выпустили из «Крестов» арестованных и осужденных за политические преступления; горело здание судебных установлений. Революция брала верх над защитниками старого строя, правительство становилось бессильным.»

Любопытно, что даже Протопопов — едва ли не самый информированный в этот день человек! — слабо представлял себе, что же происходило: Кирпичников и его друзья были возведены им в ранг революционеров, к которым уже присоединялись войсковые части. Но кто даже в столице мог догадаться, что войска выступили по приказу Кирпичникова, а не Родзянко?

Легко видеть, что Т.И.Кирпичников реализовал именно тот план, который и был предложен не названным по имени Диктатором для исполнения 14 декабря 1825 года.

Кирпичников, не имевший никаких сообщников в других казармах, действовал по единственно возможной схеме: сам последовательно их захватывал, все время увеличивая число людей, изменивших присяге. Каждый из бунтовщиков в отдельности и все они вместе попадали в ситуацию, имеющую только два исхода: победа или смерть — поначалу это был отнюдь не красивый лозунг! Затем, правда, мятеж, достигнув грандиозных размеров, делал все более сомнительным последующее суровое наказание огромной массы участников — но не вожаков!

У этого плана, как легко видеть, было три основные критических точки:

1) захват власти бунтовщиками в одном, произвольно взятом полку;