Заговор самоубийц

Мне кажется, чувство тревоги и ответственности за дела политические, особенно тридцатых годов, не покидало Шейнина никогда. Люди, знавшие Льва Романовича, чаще всего разделяли эту мою мысль. Большинство из них считали, что Шейнин не был напрямую причастен к фальсификации доказательств, истязаниям и пыткам. Последним, кто мне об этом сказал, был известный художник-карикатурист Борис Ефимович Ефимов, и было это в 2005 году. Я тогда работал над документальным фильмом «Нюрнбергский набат» и встретился с художником, который трудился на процессе. Ефимову было уже 105 лет, но память он сохранил цепкую, многое помнил до мелочей. Мыслил он, когда этого требовала тема разговора, правовыми категориями, что совсем не удивительно: в 1917 году Ефимов поступил на юридический факультет Киевского университета и учился там у солидной профессуры. Говорил, что за четыре года до того, как он поступил на учебу в университет, его окончил Вышинский, с которым ему довелось встречаться в Нюрнберге.

На процессе Борис Ефимович общался со многими прокурорами, судьями, следователями, даже с контрразведчиками, но по возвращении в Москву близкие отношения сохранил только с Шейниным, который участвовал в Суде народов в качестве помощника Главного обвинителя от СССР Р. А. Руденко.

Ефимов называл Шейнина «весельчаком», «балагуром» и «душой компании». Утверждал, что они дружили. Шейнин был для него «просто Левчик», а он для Шейнина — «Боря». Рассказывал, что Лев Романович хорошо запомнился ему не только как остроумный, легкий и общительный человек, но и как настоящий профессионал:

«Помню, выступает Шейнин на процессе по разделу об ограблении музеев и вывозе фашистами из СССР в Германию произведений искусства, а Геринг, который, как известно, сам всем этим заправлял, сидит на скамье подсудимых и нервничает. Снимает наушники, потом опять их надевает. Потом бросает их перед собой.

Наконец не выдерживает и раздраженно говорит Шейнину:

— Господин обвинитель, а вам не кажется, что вы здесь всех вводите в заблуждение, поскольку пользуетесь фальшивыми доказательствами?

Лев Романович тут же отбрил „наци № 2“:

— А не кажется ли господину Герингу, что он уже не рейхсмаршал, которому позволено перебивать кого угодно, а просто обыкновенный преступник, который должен отвечать за свои преступления?

Тогда в Нюрнберге острая, молниеносная реакция со стороны Шейнина на реплику Геринга имела большой резонанс»

.

Кстати, о литературных трудах Шейнина Ефимов отозвался спокойно: «У него были литературные способности. А профессия давала ему материал и возможности».

Встреча с Ефимовым, его воспоминания о Нюрнбергском процессе заставили меня задуматься над одним из эпизодов в жизни Шейнина того времени.

Изучая материалы уголовного дела, возбужденного в 1951 году в отношении Шейнина, я наткнулся на допрос, в ходе которого он, уже будучи арестованным органами МГБ, утверждал, что одной из причин его ареста стал конфликт с руководителем бригады Главного управления «Смерш» полковником М. Г. Лихачевым в Нюрнберге.

Вот такие были в те времена сюжеты…

И это еще не все! Потом мне удалось установить, что материал о «мягкотелой соглашательской линии поведения нашей делегации в Нюрнберге» Сталину направил Берия. А Сталин дал поручение разобраться Молотову.

Об этом мне стало известно в 2008 году от нашего посла в Швейцарии Игоря Борисовича Братчикова, который работал и долгое время поддерживал дружеские отношения с известным советским дипломатом Владимиром Семеновичем Семеновым. В одной из бесед Семенов ему рассказал, что в 1946 году, когда он был политсоветником главноначальствующего СВАГД (Советская военная администрация в Германии), ему в Берлин позвонил Молотов и дал поручение съездить в Нюрнберг, посмотреть, как идут дела на процессе, и доложить о работе советской делегации.

Семенов спросил: «Будут ли какие-либо установки?» И получил ответ: «Нет, не будут».