Заговор самоубийц

Приехав в Нюрнберг, Владимир Семенович собрал совещание и выслушал доклады наших сотрудников, работавших на Трибунале. Затем он был на самом процессе, присутствовал на допросах Кальтенбруннера, Йодля, Розенберга и других. Спустя несколько дней он снова собрал совещание. Сказал, что доложит в Москву, что работают советские представители хорошо, умело отстаивают утвержденную линию, а так как он не специалист в юриспруденции, то делать ему здесь нечего, и он попросит разрешения вернуться в Восточную Германию, где ему необходимо лично контролировать ход земельной реформы.

Написав соответствующую шифротелеграмму и получив согласие Молотова, Семенов вернулся в Берлин.

А спустя примерно лет двадцать он встретил в санатории «Барвиха» тогдашнего председателя Верховного суда СССР Л. Н. Смирнова, также принимавшего участие в работе Нюрнбергского трибунала. Смирнов искренне поблагодарил дипломата за то, что четверть века назад тот спас его и некоторых других советских участников процесса от вероятных репрессий.

Семенов на это честно сказал: «Если бы Молотов сообщил мне о „сигналах“ Берии, то не исключаю, что по законам того времени „что-нибудь“ я бы в Нюрнберге нашел».

Вот так делались в то время большие государственные дела. Впрочем, разве только в то время?

Из Нюрнберга Шейнин возвращается триумфатором. Работа на высоком посту в прокуратуре, плодотворная литературная деятельность, Сталинская премия за фильм «Встреча на Эльбе»… Разве не слава?

Он не отказывал себе ни в чем. Один из приятелей сказал как-то, что Шейнин вел распутный образ жизни и делал это с таким цинизмом, что все выглядело как «домашний публичный дом». Шейнин отрезал: «Я сожительствовал с рядом женщин, но в публичный дом свою квартиру не превращал!»

В то время Шейнин работал над «Настольной книгой следователя», с которой начался наш рассказ. Книгой, по которой училось профессионализму не одно поколение следственных работников. Лев Романович активно писал, сотрудничал со многими литераторами. В этой связи вспоминается одна послевоенная стихотворная байка, популярная среди московских интеллектуалов: «На берегах литературы / Пасутся мирно братья Туры, / И с ними заводя амуры, / Лев Шейнин из прокуратуры».

Однако среди всего этого благополучия жизнь вдруг закрутила сюжет, который даже он, мастер драматургических ходов, не мог предусмотреть. Его нюрнбергский знакомый Лихачев становится заместителем начальника Следственной части по особо важным делам МГБ СССР и начинает заниматься делом Еврейского антифашистского комитета, готовясь привлечь к ответственности как можно больше людей и намечая возможные жертвы.

В 1949 году, как раз когда «Настольная книга следователя» вышла в свет, Шейнина неожиданно освободили от должности, не объяснив причин. Сказали, что назначат директором Института криминалистики, но… Не назначили. Знак был, что и говорить, плохой. Шейнин сидел дома, писал рассказы, пьесы, сценарии. Выжидал, особенно не высвечивался, но при случае всегда зондировал почву, пытаясь понять, что его ждет. Он, конечно, догадывался, что освобождением от должности дело не закончится. На одной из вечеринок подвыпивший сотрудник органов сболтнул: «Эх, Лёва, Лёва, старый уголовник!.. Умная у тебя башка, а все же мы за тебя взялись…»

Кое-кто из его знакомых по писательскому цеху получил рекомендацию держаться подальше от Шейнина, так как его «выгнали» из прокуратуры по настоянию органов безопасности, а скоро вообще «возьмут». Разумеется, и это дошло до Шейнина…

Через несколько лет он объяснит такой неожиданный поворот в своей судьбе одним лишь словом: «Михоэлс…»

В 1948 году, накануне увольнения, Шейнин был командирован в Минск для проведения расследования по делу о загадочной гибели знаменитого артиста Соломона Михоэлса. По основной версии, его сбил грузовик. Но Шейнин стал разрабатывать и другие версии. Вскоре его отстранили от дела и уволили.

Но дело было не только в Михоэлсе. Тогда уже усиленно раскручивался так называемый «еврейский вопрос». Нужны были «заговорщики», которые могли сойти за организаторов заговора. И это еще не все. Шейнин был для Лихачева находкой. Прокурорский работник, литератор, имевший обширные связи, особенно в еврейской среде, как нельзя лучше подходил на главную роль заговорщика. К тому же было известно, что Шейнин, осторожный и хитрый, обладавший удивительной изворотливостью, был патологически боязлив. Многие его знакомые знали, что он боялся допросов с пристрастием и признавался, что не выдержит их.

После истории с Михоэлсом никто из высокопоставленных знакомых не мог его защитить.