Заговорщики в Кремле. От Андропова до Горбачева

Короче, в марте 1978 года, в самый разгар националистических страстей в Грузии, Андропов приказал Шеварднадзе опустить в черновом варианте грузинской Конституции пункт, декларирующий национальный язык государственным языком республики. На фоне Грузии это был очень грубый, вульгарный ляпсус — типичная уловка политического интригана, не знающего реального положения вещей. Так велика его слепота к окрестному миру и так безгранично имперское презрение к национальной проблематике в одной из вассальных республик, что он действительно рассчитывал, будто грузины не заметят столь незначительного упущения в Конституции, законодательно превращающего Грузию в российскую колонию.

Шеварднадзе и без того, стараясь угодить Москве, увеличил количество русских уроков в грузинских школах, потребовал, чтобы все научные диссертации, написанные по-грузински, были одновременно представлены по-русски. Доходило до нелепицы: диссертацию о переводах Лопе де Вега на грузинский язык с испанского в свою очередь надлежало переводить на русский с грузинского. Мотивировку такому требованию грузинский руководитель дал со слов Андропова: русский язык для народов СССР — это все равно что английский для народов мира. Здесь можно только посочувствовать Шеварднадзе. Он не был идеальным службистом, почти автоматическим исполнителем приказов, как Гейдар Алиев и каким его воспринимал по аналогии с Алиевым державный патрон Андропов. Четкая схема полицейского переворота в советской республике, представленная Андропову Алиевым, затемнилась в Грузии национальной идиосинкразией. Национальный фон, на который накладывалась политическая схема, слишком густ, колоритен, полнокровен, чтобы не вызвать сильного ее искажения.

В отличие от Андропова, Шеварднадзе знал, что в Грузии, находившейся у России в полном экономическом и политическом подчинении, единственным орудием независимости остался уникальный грузинский язык — источник национальной гордости и символ этнического выживания нации на протяжении долгих столетий иноземных завоеваний и гнета. Грузинский язык настолько эффективно сопротивлялся посторонним влияниям, что наследие Шота Руставели, великого поэта XII века, доступно в подлиннике школьнику младших классов.

События разворачивались так, как нетрудно было представить Шеварднадзе, в данном случае лицу страдательному, заранее. Сотни демонстрантов, в основном студенты Тбилисского университета, прошли с лозунгами, требующими восстановления государственного статуса грузинского языка, перед зданием ЦК партии. И когда Шеварднадзе с балкона обратился к ним в библейско-риторическом тоне: “Дети мои, что вы делаете?“ — в ответ послышались брань и крики: “Мы не твои дети! Поезжай в Москву — там у тебя и дети, и родители!“

Грубая ошибка Андропова сильно скомпрометировала Шеварднадзе в глазах соотечественников. На этот раз все понимали, что на такой антинациональный поступок его вынудила Москва. Но так обнажилась вся глубина зависимости руководителя республики от московской метрополии, и это сильно уязвляло грузинскую гордость. На следующий день по личному распоряжению Брежнева и Суслова исчезнувший пункт был восстановлен в тексте новой Конституции, почти полностью совпадая с текстом грузинской Конституции 1937 года: “Государственным языком Грузинской Советской Социалистической Республики является грузинский язык“.

Но уступка Кремля только обострила проблематику, накалила страсти и вывела Грузию в первые ряды борьбы с засильем русского языка. Вслед за грузинами другие кавказские народы — армяне и азербайджанцы — после уличных демонстраций также добились, чтобы их родные языки были конституционно признаны государственными языками республик. Борьба шла за империю и против нее, за утверждение национальной независимости или ее окончательную утрату, и это понимали обе стороны исторической битвы языков, которая происходила в конце 70-х годов в кавказских республиках СССР.

Что касается Грузии, то там, благодаря тактической оплошности Андропова, начался процесс, противоречащий всем законам общежития братских республик под общей имперской крышей: взамен русификации — наоборот, грузинизация. Честолюбивые родители предпочитают теперь отдавать детей не в русские, а в грузинские школы, незнание русского уже не является непреодолимой преградой в карьере, и даже сами русские, которых в Тбилиси 12,3 процента, впервые оказались перед выбором: изучать грузинский язык либо уезжать обратно в Россию. Число русских, считающих грузинский своим вторым языком, возросло с 10,5 в 1970 году до 15,5 процента в 1979-м. Вот к каким непредсказуемым, прямо фантастическим результатам может привести игнорирование национальных особенностей и исторических традиций!