Заговоры и борьба за власть. От Ленина до Хрущева

Подчеркивая массовое сопротивление коллективизации, Д. Боффа писал: «Раз его заставляли вступить, крестьянин подчинялся, но в коллективное хозяйство он собирался принести возможно меньше. Тайный забой скота начался летом 1929 года. В последующие месяцы он приобрел немыслимый размах, достигая порой катастрофических размеров. Да, впрочем, у молодых колхозов не было еще коллективных коровников и конюшен. Крестьянин стал набивать утробу мясом. Он резал коров, телят, свиней, лошадей – всё. Несмотря на то что январское постановление 1931 года угрожало высылкой и конфискацией имущества за хищнический убой скота, он продолжался в течение всей коллективизации и был одним из самых тяжелых ее последствий.

Сопротивление к тому же не было лишь пассивным. По селам вновь загулял «красный петух»: поджог – оружие всех крестьянских бунтов в России. В 1929 году по одной только РСФСР было зарегистрировано около 30 тыс. поджогов, то есть без малого по сотне в день. На Украине в том же году было отмечено в четыре раза больше «террористических актов» (то есть эпизодов вооруженного насилия), чем в 1927 году». Порой троцкисты и бухаринцы действительно провоцировали крестьянские восстания, чтобы на их волне свергнуть сталинское руководство.

Однако коллективизация не была, как мы знаем, материально подготовлена и организационно продумана.

В «Правде» от 2 марта 1930 года появилась статья Сталина «Головокружение от успехов». Он писал о значительных успехах колхозного движения и о том, что «коренной поворот деревни к социализму можно считать уже обеспеченным». Вряд ли Сталин верил в головокружительные успехи. Формальные достижения вскрыли бездну проблем и противоречий. Поэтому он подчеркнул необходимость добровольной

коллективизации с учетом местных особенностей. Ситуация становилась взрывоопасной; надо было сдерживать ретивых коллективизаторов.

«Дразнить крестьянина-колхозника «обобществлением» жилых построек, всего молочного скота, всего мелкого скота, домашней птицы, когда зерновая проблема еще не разрешена, когда артельная форма колхозов еще не закреплена, – разве не ясно, что такая политика может быть угодной и выгодной лишь нашим заклятым врагам?.. Я уж не говорю о тех, с позволения сказать, «революционерах», которые дело организации артели начинают со снятия церковных колоколов».

Спустя ровно месяц Сталин вновь вернулся к поднятой теме, еще определеннее указал на перегибы в ходе колхозного строительства, а также на необходимость своевременного проведения сева. Руководители на местах умерили свой «колхозный энтузиазм». Многие крестьяне, воспользовавшись принципом добровольности, покинули артели. Так или иначе, а посевная кампания прошла успешно. Да и 1930 год оказался благоприятным для урожая зерновых. За счет целины в ряде совхозов были получены неплохие урожаи, подтвердившие рентабельность крупных хозяйств. Однако в дальнейшем укрупнение совхозов стало давать отрицательный результат, а общее производство зерна уменьшилось.

При первых же недородах (неурожайным стал 1931 г.) колхозы начали расшатываться, а колхозники – заботиться о личном благосостоянии, при случае присваивая обобществленную собственность. Был принят жесткий закон, направленный против хищений в колхозах и совхозах; кары предполагались самые жестокие – вплоть до расстрела.

К этому времени в стране было покончено с безработицей – не только на словах, но и на деле. В этом вновь проявилось преимущество социалистической системы перед капиталистической. Некоторые историки говорят о скрытой безработице, но с ними трудно согласиться. При интенсивном индустриальном строительстве (к тому же, добавим, при низкой заработной плате и достаточно высоком энтузиазме масс) избытка в рабочей силе быть не могло. Правительство даже издало постановление, обязывавшее колхозы не препятствовать переходу на другое место работы.

Гораздо хуже было положение в деревне. Беды целого ряда неурожайных лет были усугублены массовыми репрессиями. Многие хозяйственные крестьяне оказались не только раскулаченными, но и депортированными или оказались в тюрьмах и лагерях. Точно их общее число не известно, оно колеблется от полумиллиона до трех миллионов. В любом случае, это огромная цифра. Но последние два десятилетия их умудряются значительно преувеличить.

Тяжким испытанием для страны стал голод зимой 1932–1933 годов. Число погибших от голода и болезней составило, скорее всего, около 3 млн. Во всяком случае с 1932 до 1937 года население страны, в отличие от предшествующих и последующих мирных лет, практически не увеличилось. Впрочем, эти данные требуют проверки, иначе рост населения до 1941 года получается чересчур быстрым.