Читаем Заговоры; Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул полностью

У всех предыдущих исследователей (кроме Ефименко) рассуждения о заговорах входят только эпизодически в труды, имеющие целью совершенно другое. Первый посвятил им специальную обстоятельную монографию Н. Крушевский. Он, будучи мифологом, старается в то же время поставить изучение заговоров на почву психологическую, старается выяснить тот психологический уровень, на котором они могли родиться. Крушевский привлекает к делу сведения о первобытном человеке, которые добыла современная ему наука в лице Леббока и Тейлора. Он же первый дает попытку точного определения понятия заговора. По его мнению, "заговор есть выраженное словами пожелание, соединенное с известным действием или без него, пожелание, которое должно непременно исполниться *64. И тут же отмечает, что именно "пожелание", а не "молитва", так как часто при заговорах нет никаких указаний на божество, предполагаемое всякой молитвой. "В явлении заговора необходимо различать две стороны: 1) веру в возможность навязать свою волю божеству, ч ловеку и известным предметам и обстоятельствам и 2) веру в слово человеческое, как самое мощное средство навязать кому-нибудь свою волю" *65. "Религия в известной фазе своего развития... характеризуется верой в возможность навязать свою волю божеству Фаза эта - фетишизм. К этому фетишизму и следует отнести появление заговора" *66. Происхождение веры в возможность навязать свою волю автор ищет в том, как первобытный человек представляет себе "причину". "Для младенческого ума достаточно весьма незначительного основания, чтобы связать две вещи" *67. "Представление о причине первобытный ум отвлекает от явлений, в которых она, так сказать, проявляется самым ярким образом, т.е. от явлений возникновения новых особей от особей им подобных - рождению животных от родителей и растений от семян растений" *68. Таким образом "человек приходит к аксиоме, что следствие должно походить на свою причину" *69. С другой стороны, причинная связь устанавливается на основании последовательности двух явлений. Post hoc - ergo propter hoc. Обоим этим условиям удовлетворяет одно слово. С одной стороны, слово первобытного человека не абстрактный знак. "Его мысль, как и его слово - картина" *70. Следовательно, она может подойти под понятие причины (нечто, похожее на данное явление). Это тем более возможно, что, в глазах первобытного человека, слово - "предмет осязаемый, материальный". Слово могло даже казаться живым существом, как ведаическая Gayatri (Молитва) *71. С другой стороны, "ничто так близко не лежит к явлению, как слово, его обозначающее, его название" *72. Таким образом слово становится в ряд причин. А предметы неодушевленные и даже их состояния (болезнь, напр.) понимаются как живые существа. "Потому упоминание их названий может вызвать их самы " *73. Но есть заговоры, которые не обращаются ни к какому живому существу. Их суть в сравнении. "При рассмотрении такого рода заговоров мы по необходимости должны прийти к заключению, что, по убеждению первобытного человека, не только явление, существующее на самом деле, но и явление, существующее только на словах * 74, должно произвести другое подобное на деле" *75. Это тем более возможно, что слово представляется им настолько же материальным, насколько и другие, действительно материальные предметы. Касаясь вопроса о взаимоотношении слова и сопровождающего его действия, Крушевский высказывает убеждение, что "сущность заговора есть само пожелание. На это указывает и язык: немецкое Wunsch значит и желание, и заклятие" *76. Сопутствующее действие - далеко не существенная его принадлежность *77.

Таковы общие взгляды Крушевского на заговор. Что же касается толкования содержания заговоров, то оно опять чисто мифологическое. В работе Крушевского мифологическое объяснение пришло, можно сказать, к саморазрушению. Оно рушилось под собственной своей тяжестью. Автор с выдержанною последовательностью свел такую массу различных образов к олицетворению одного физического явления, что сам под конец усумнился: "неужели можно все объяснить одним простым физическим

Перейти на страницу:

Похожие книги

Добротолюбие. Том IV
Добротолюбие. Том IV

Сборник аскетических творений отцов IV–XV вв., составленный святителем Макарием, митрополитом Коринфским (1731–1805) и отредактированный преподобным Никодимом Святогорцем (1749–1809), впервые был издан на греческом языке в 1782 г.Греческое слово «Добротолюбие» («Филокалия») означает: любовь к прекрасному, возвышенному, доброму, любовь к красоте, красотолюбие. Красота имеется в виду духовная, которой приобщается христианин в результате следования наставлениям отцов-подвижников, собранным в этом сборнике. Полностью название сборника звучало как «Добротолюбие священных трезвомудрцев, собранное из святых и богоносных отцов наших, в котором, через деятельную и созерцательную нравственную философию, ум очищается, просвещается и совершенствуется».На славянский язык греческое «Добротолюбие» было переведено преподобным Паисием Величковским, а позднее большую работу по переводу сборника на разговорный русский язык осуществил святитель Феофан Затворник (в миру Георгий Васильевич Говоров, 1815–1894).Настоящее издание осуществлено по изданию 1905 г. «иждивением Русского на Афоне Пантелеимонова монастыря».Четвертый том Добротолюбия состоит из 335 наставлений инокам преподобного Феодора Студита. Но это бесценная книга не только для монастырской братии, но и для мирян, которые найдут здесь немало полезного, поскольку у преподобного Феодора Студита редкое поучение проходит без того, чтобы не коснуться ада и Рая, Страшного Суда и Царствия Небесного. Для внимательного читателя эта книга послужит источником побуждения к покаянию и исправлению жизни.По благословению митрополита Ташкентского и Среднеазиатского Владимира

Святитель Макарий Коринфский

Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика