Загробный мир. Мифы разных народов

Но путь его ведет в третий круг, к новым мучениям, причиняемым ледяным дождем и треглавым Цербером, три пасти которого терзали здесь чревоугодников. Данте удалось избежать этой участи – Вергилий швырнул в пасти Цербера горсти земли. Поэт видит среди страждущих душ Чакко – знаменитого чревоугодника, прославленного в одной из новелл «Декамерона». Как и другие визионеры начиная с Одиссея Данте вопрошает мертвого о грядущей судьбе живых, и Чакко рассказывает о будущих судьбах Флоренции, раздираемой распрями. Узнает Данте и о загробной участи знаменитых флорентийцев, которые оказываются в нижних кругах ада. Он вопрошает у Вергилия о том, что будет с душами после Страшного суда, и Вергилий отвечает, опираясь на известную ему «науку» – учение Аристотеля: мучения и блаженство достигают совершенства, когда после Страшного суда души соединятся с телами.

Ученые рассуждения прервал рев Плутоса из круга четвертого; он был естественно превращен Данте в беса, как и прочие персонажи языческой – античной – мифологии. Толпы скупцов и расточителей сталкивались здесь в бесконечном хороводе, терзая друг друга. Среди них Данте видел не одного кардинала и даже папу и множество клириков, отмеченных тонзурой.

Затем путники достигают Стигийского болота в круге пятом, и огни с башни города Дита сигнализируют о прибытии новых душ. Перевозчиком здесь оказывается Флегий, дочь которого, по античному мифу, соблазнил Аполлон: в ярости Флегий сжег святилище бога в Дельфах, и поэтому в Дантовом аду он стал перевозчиком через болото, в котором испытывали муки гневливые люди. Челн перерезает топь, наполненную душами, и, когда флорентийский недруг Данте, рыцарь Ардженти, попытался выбраться на поверхность, прочие души набросились на него, погружая в топь.

Над городом Дита, стены которого окружали нижний ад, отблески негасимого пламени озаряли мечети: в эпоху, следующую за Крестовыми походами, адский город рисовался как иноверный – мусульманский. Здесь подобные огню падшие ангелы проявили коварство, потребовав, чтобы мертвый провожатый оставил живого и отдался в их власть. Данте ужаснулся, но Вергилий, поминая сошествие Христа во ад, велел отпереть железные врата града преисподней. Тут три фурии взмыли над башнями адского города, преграждая вход и призывая Медузу, чтобы от ее взгляда окаменел живой, проникший в адские пределы. Но Вергилий успел отвратить Данте от страшного взора, закрыв ему глаза. И здесь ангел, посланник небес, ступая по Стигийскому болоту как по суше, напомнил «проклятому роду», кто властен открыть врата ада. При этом Данте вкладывает в уста ангела античный миф о пленении Гераклом Цербера, морда которого до сих пор носит следы от Геракловой цепи.

Врата ада открываются, и Данте со своим проводником оказываются на кладбище с множеством раскаленных гробниц. В этих гробницах пребывают ересиархи и их последователи, начиная с последователей Эпикура, который отрицал бессмертие души. В отверстых раскаленных гробницах Данте видит Фаринату, политического врага своего рода, и Кавальканте, ближайшего друга, разделявшего эпикурейские убеждения. Им известно грядущее, но души не знают, что ныне происходит на земле и живы ли их близкие. Кавальканте не знает, жив ли его сын, но знает, что германский император Фридрих II, непримиримый враг папы, отлученный от Церкви, находится в том же круге ада.

Будущее самого Данте может предсказать лишь его возлюбленная Беатриче, пребывающая в раю.

...

Умершая за десять лет до сошествия во ад Данте (оно датируется 1300-м годом), Беатриче была у Данте образцом платонической и куртуазной любви.

Далее тропа вела к пропасти, откуда, из трех нижних кругов ада, доносился едкий смрад. В этих кругах каралась злоба, использующая насилие, и обман. Три концентрических пояса предназначены в седьмом круге для насильников: убийц и грабителей ближних, самоубийц и расточителей своего достояния.

...

В Средние века считалось, что именно алчность и расточительность ведут к гибели мира, ибо человек не собственник имущества, которого не сотворил, а лишь держатель (такова феодальная мораль) доставшегося ему от Творца. Поэтому даже смертный грех гордыни не столь пагубен, как мотовство.