Загубленная любовь

Огромным несчастьем для меня было то, что в январе 1973 года Левер снова настиг меня. Меня швырнули в ту самую комнату для допросов, где изнасиловали и избили так жестоко, как никогда более. Не знаю, сколько человек меня трахали, но их было много, я сбилась со счёта. После того, как копы получили своё удовольствие, меня долго избивали, в том числе и ногами. Наконец поставили на четвереньки, и Левер, занимаясь содомией, велел одному из своих дружков сломать мне правую руку. Выйдя из больницы, я уехала в Гринок, чтобы поселиться в квартире родителей и там оправиться. Мне больше не к кому было обратиться и некуда было идти. Родным я сказала, что попала в аварию. Открыть им правду было слишком стыдно. Отец был болен, у него был рак, от которого он и умер в следующем году. Маму одолевало старческое слабоумие, но двое из моих братьев по-прежнему жили с ними — они заботились и обо мне, пока я окончательно выздоравливала. Следующие два года я прожила, мотаясь между Лондоном и Шотландией. Я боялась надолго оседать там, где Левер мог бы меня обнаружить. Приезжая в Лондон, я чаще всего останавливалась у друзей Джордано, занимавших пустующую квартиру в Хитер-Грин. В то время я предпочитала без нужды не выбираться за пределы юго-восточного Лондона — это было достаточно далеко от Ноттинг-Хилла, территории Левера. Однако от случая к случаю я бывала в Вест-Энде, чаще всего — для встреч с клиентами. Это были тяжёлые времена — но те, что последовали за ними, были гораздо хуже.

Расшифровка магнитофонной записи: сеанс № 73 с Р. Д. Лэйнгом

Р. Д. Лэйнг:

Говорит Ронни Лэйнг, сегодня, 10 января 1976 года у меня проходит беседа с Джилли О'Салливан. Я плачу Джилли за помощь в проработке некоторых моих психоаналитических сексуальных иллюзий, связанных с оргазмом. Сегодня мы поговорим о — Патти Хёрст; с её ролью Джилли справляется отлично, несмотря на то, как радикально за эти годы изменилось вхождение в образ в ходе наших сексуальных сеансов. Патти, во время семьдесят второго сеанса ты сказала, что выпуск твоей автобиографии оказался гораздо более долгим и трудным процессом, чем ты себе поначалу представляла.

Джилли О'Салливан: Я только что закончила первый черновой вариант пробной главы. У моего агента и писателя — «призрака» ушло около двух недель на согласование условий совместного написания книги. Так вот, Сисси свела вместе все мои записи, и на прошлой неделе мы встречались для записи текста пробной главы, про мою первую ночь в шкафчике для швабр. Мы сидели часа два, и она обнаружила, что никак я не могу расслабиться и описывать всё подробно, это получилось только к концу записи. И, естественно, начало и середина главы получились не такими детальными, как конец, поэтому она предложила встретиться для записи ещё раз, мы договорились на пятницу. Она отправила мне черновик, я получила его сегодня утром, и теперь ясно и чётко вижу, к чему она стремится.

Р. Д. Лэйнг: Ты прослушивала сделанную запись?

Джилли О'Салливан:

У меня не было этой плёнки. Запись осталась у Сисси, чтобы она могла сделать с неё расшифровку. Так вот, я предложила следующую запись делать ночью, без света. Надеюсь, это поможет мне вспомнить детальнее то, что я чувствовала тогда, в шкафчике.

Р. Д. Лэйнг: Тебе нравится Сисси?

Джилли О'Салливан: Да. Я давно её знаю. Она профессиональная журналистка; мы познакомились ещё когда я ожидала суда, она тогда брала у меня интервью. Мы с Сисси очень быстро и хорошо поладили. Потом это переросло в дружбу, так что она знает не только ту часть моей истории, что связана с ОАС, но и всю мою жизнь, вплоть до очень личных подробностей. После того, как я вышла из тюрьмы, мы с ней довольно много общались. А потом, когда я поняла, что не способна написать книгу сама, что мне слишком тяжело так глубоко погружаться в свои чувства, да и вообще я не очень-то умею писать — вот тогда я и подумала, что никто не сможет быть «призраком» лучше, чем Сисси. Сисси сказала, что будет только рада со мной поработать, а деньги мы договорились не затрагивать, пусть все деловые вопросы наши агенты решают между собой.

Р. Д. Лэйнг: Так — и какова же твоя доля?