– А с другой стороны – возможность учиться друг у друга и расти всем вместе.
Мне на ум приходит кровавый чердак Жуткой Куклы. Я представляю, как мы с зайками сидим там и «учимся, растем все вместе», и меня разбирает смех. Я смеюсь и не могу остановиться. Иона присоединяется, хотя и понятия не имеет, над чем именно я смеюсь. Кролик-парень тоже смеется.
Фоско смотрит на меня как на умалишенную.
– Что смешного? Я что-то упустила?
Но я даже ответить не могу. Смех булькает у меня в глотке. Он как кроличья нора, в которую я провалилась, и лечу в темноту, прямо как Алиса. Вернуться назад или выбраться нет никакой возможности. Путь лишь один – вниз, до самого дна. Выход один – продолжать падать. Просто сдаться. Я трясусь от смеха. От смеха Авы. И неожиданно меня пронзает такая острая тоска по ней, что из глаз начинают течь горючие слезы.
– Саманта? – Иона касается моей руки.
Теперь мы с ним в гостиной совсем одни. Я слышу, как Фоско и Шелковатый вполголоса переговариваются о чем-то на кухне.
– Если тебе нужно, у меня есть кое-какие успокоительные, – говорит мне Иона. – Это не крэк, если что, просто таблетки. Легальные. Но от них тебе может стать легче. Ты немного расслабишься, – он протягивает мне маленький мутный пакетик, полный разноцветных таблеток – они похожи на блестящие спинки ядовитых жуков.
В другой руке он все еще держит креветку в праздничной салфетке. Его волосы уложены в странную прическу, наверное, ему показалось, что так он будет выглядеть празднично или хотя бы презентабельно, или и то и другое сразу.
– Прости, Иона.
– За что? Я рад, что мы снова проводим время вместе, – улыбается он.
Я вижу у него под паркой рубашку, застегнутую на все пуговицы, и галстук с рисунком в виде «Крика» Эдварда Мунка. Официальный наряд Ионы, который он надевает на каждое важное учебное мероприятие.
– Я лучше пойду.
– Я могу тебя подвезти.
– Нет, ты лучше останься здесь. Некрасиво уже то, что я ухожу так рано. Не хочу и тебя уводить.
– Ладно. О, кстати, а ты нашла ту книжку?
– Какую книжку?
– Ту, которую ты искала, помнишь?
Ава бросает на меня взгляд в окно закусочной.
– Мне правда лучше уйти.
– Уже уходишь, Саманта? – спрашивает Фоско, вернувшись из кухни.
Они все настаивают на том, чтобы я осталась. Хотя бы на ужин. В конце концов, Рождество ведь.
– Нет, мне нужно вернуться домой.
Она провожает меня взглядом, в котором ясно читается:
26
Солнце снаружи слабое и тусклое, и висит высоко в небе. Мягко падает снег. Я вижу неподалеку дом Герцогини. Ненадолго предаюсь мечтаниям о том, как вламываюсь туда и поджигаю к чертям собачьим все ее бриллиантовые прелюдии. Сваливаю с полок аккуратно расставленные ряды латиноамериканских романов. Вылизываю до дна все ее полезные йогурты и разбиваю бутылочки с комбучей[59]
, хранящиеся в холодильнике. А потом вспоминаю о своей квартирке в противоположном конце города. Там холодно. В холодильнике шаром покати. Прямо перед тем как уйти, я высушила до дна последнюю бутылку местного вина. Прямо напротив меня – автобусная остановка, где я провожала взглядом того парня, когда он садился в автобус, а затем и сам автобус, пока тот не скрылся в ночи.И тут, как по сигналу, он подъезжает к остановке.
– Простите, а куда именно идет этот автобус?
Водитель косится на меня сверху вниз единственным глазом.
– Да повсюду. А вам куда надо?
– Эм-м… Я забыла название улицы, – вру я. – Я пойму, когда увижу.
Он смотрит на меня безо всякого выражения. Мол, девушка, кто платит, тот и музыку заказывает, мне все равно.
Я расплачиваюсь за проезд мелочью, чтобы не показывать уорреновский проездной. Не хочу давать ему повод позлорадствовать. И сама не хочу становиться мишенью.
Судя по выражению ее лица, у нее прямо язык чесался ответить, что именно это и роднит меня с мажорами Уоррена.