Закат на Босфоре

Борис смущенно улыбнулся, не найдя достойного ответа, а Менар снова удостоил его мимолетного взгляда и процедил сквозь зубы:

— Вы ведь знаете, Гюзель, Анджела страдает удивительной склонностью к преувеличениям!

— Не обращайте внимания на Поля, — Гюзель дружелюбно улыбнулась Борису, — он ужасный ревнивец и поэтому постоянно злословит. Скажите, мне передавали, что вы приходитесь сродни господину Гаджиеву?

— Ну, собственно, не совсем сродни, моя тетушка была за ним замужем.

— Ах вот как! — Гюзель оживилась. — Я однажды была в его имении «Каса-дель-Маре». Там был поразительный розарий!

— К сожалению, мне там не пришлось побывать, хоть я и наслышан о тамошних чудесах, — ответил Борис, стараясь не выйти за рамки легенды и вместе с тем не сказать ничего лишнего.

— Мне случалось сталкиваться с Гаджиевым, — присоединился к разговору Казанзакис, — в делах это был настоящий людоед.

— Не думайте, что это осуждение, — вставила Гюзель, — в устах Ставроса нет большей похвалы.

— Конечно, — усмехнулся Казанзакис, — деловой человек должен быть людоедом. Мягкосердечный делец — это такая же бессмыслица, как ласковая сторожевая собака. Думаю, что господин Ордынцефф со мной согласится.

Борис заметил, что Поль Менар с интересом прислушивается к их разговору. Наконец, дождавшись паузы, француз задал вопрос:

— Покойный господин Гаджиев был, кроме всего прочего, известным коллекционером. В его собрании было немало уникальных книг — инкунабул и средневековых восточных манускриптов. Вы не знаете, какова судьба коллекции?

Борис обрадовался, что Менар в разговоре затронул тему, которую Горецкий хорошо подготовил.

Это и был их — Горецкого и мистера Солсбери — главный козырь. У покойного Гаджиева действительно имелась замечательная коллекция редких старинных книг. Гаджиев был весьма своеобразным человеком и, как многие коллекционеры, не только не любил показывать кому бы то ни было свои сокровища, но и не сообщал никуда, что конкретно включает в себя его коллекция. Известно было только, что она уникальна и некоторым книгам просто нет цены. Однако в 1913 году под давлением Императорской Академии наук, Всероссийского общества библиофилов и остальной общественности Бари Гаджиев был вынужден принять в своем доме в Баку комиссию, в которую входили очень компетентные люди — и среди них замечательный русский искусствовед барон Врангель (родственник нынешнего Главнокомандующего), а также известный книгоиздатель Сойкин. Комиссия ознакомилась с коллекцией и в результате ее деятельности в журнале «Искусство и художественная промышленность» был опубликован каталог. И в нем одним из первых номеров значилась рукопись Омара Хайяма… Полковник Горецкий узнал от мистера Солсбери, что примерно году в шестнадцатом в Лондоне на закрытом аукционе вдруг всплыла эта книга, причем никто не сомневался в ее подлинности. Но Гаджиев никому не сообщал о краже книги. Человек, выставляющий книгу на аукцион, пожелал остаться неизвестным. Вся история показалась подозрительной устроителям аукциона, но скандала не вышло: англичане — мастера спускать сомнительные дела на тормозах. А уж каким образом книга попала в руки мистера Солсбери, он не сообщил, а полковник Горецкий не спрашивал — знал, что все равно не получит ответа. Борису были даны инструкции при случае сослаться на книгу и предъявить ее в качестве доказательства его родства с покойным Гаджиевым.

Борис повернулся к Менару и сказал самым любезным тоном:

— К сожалению, большая часть библиотеки осталась в Баку, у красных. Но кое-что управляющий Гаджиева передал мне по его завещанию. Например, замечательную рукопись Омара Хайяма…

— Как, у вас «Тебризский рубайят»? — Француз взволновался, даже его неестественно бледное лицо покрылось пятнами нервного румянца.

— Да, управляющий Гаджиева именно так назвал эту книгу… Она прекрасно сохранилась, необыкновенно красиво орнаментована…

— Я должен увидеть этот манускрипт! — воскликнул Менар.

Казанзакис удивленно переводил взгляд с Бориса на француза. Гюзель сердито топнула ножкой:

— Поль, вы, кажется, забыли, что находитесь у меня в гостях! Какая-то книжка для вас важнее моего внимания?

— Этому манускрипту больше семисот лет! — вскричал француз.

— Значит, это еще и старая книжка, — желчно произнесла Гюзель, оставив за собой последнее слово.

Менар, не отреагировав на ее сарказм, продолжил, обращаясь к Борису:

— Когда я мог бы увидеть рубайят?

— Да когда хотите. — Борис пожал плечами, недоуменно переглянувшись с Гюзелью — мол, что за странный человек этот француз?

Теперь и Гюзель заинтересовалась предметом их разговора:

— Что это за книжка, о которой Поль говорит с такой страстью? Я хочу увидеть ее…

— Ваше слово — закон, — галантно поклонился Борис, — прошу вас, если хотите, прямо сейчас поедем в мою гостиницу, я покажу вам рубайят Гаджиева.

— Едем! — вскочил Менар с несвойственной ему живостью.

Казанзакис высказался в том смысле, что он присоединится к ним из чистого любопытства.