Заходер и все-все-все…

О банках, трестах, промыслах, принадлежащих нам, — пою,О том, как вольно стало жить недавним беднякам, — пою,Америке и Англии я песню не отдам свою!Им не соперничать с Баку, — я слово честное даю:Не стоят вместе все они и улочки одной Баку!

Следующие стихи произносил, складывая губы, словно ел перезревшую хурму.

Кто это, будто голубка, ночью по черному морю идет?

Это по нефти красивая девушка — сам инженер идет!Как добралась ты до самой сути, мудрости полна?Много таких в нефтяном институте, светлых, как луна!

Победоносно:

Все мы такими скоро покажемся, что поразится мир!На пианино играть отважимся, — и поразится мир!Шелк вырабатывать так обяжемся, чтобы сверкал на свету!

В этом шелку мы в Баку покажемся, будто миндаль в цвету.

Эти стихи читались на три разных голоса:

Он: Пугливая, ты будь моей. Отдам тебе шелка Багдада!Она: Отважный, мне шелков не надо, я в комсомоле Ленина!Хор: Яр, яр, о, сладостная яр!

Так, куплет за куплетом, ей предлагают: сережки, жемчуг, пояс яркий, на шубу плюша, браслет. Все отвергается: «Я в комсомоле Ленина!» И, наконец, — кольцо.

Она: Нехитрый мой, забудь про кольца и стань отважным комсомольцем, тогда зови меня своей!

Апофеоз хора: Яр, яр, о, сладостная яр!

Русская песня «Палач-генерал», первые слова из которой Борис взял для эпиграфа к своему стихотворению «Старая песня» (из «Заходерзостей»):

Под частым разрывомГремучих гранат…

К сожалению, не обнаружила на месте любимый нами русско-французский разговорник, который тоже служил развлечением в свободное время. Обычно он комментировал стиль пособия для путешественников, Борис пояснял, что, скорее всего, его составители были студенты-французы, плохо знающие свой язык и уж совсем плохо — русский. Помню дословно примеры, которые ничего никому не могли объяснить, но зато давали нам в те далекие времена цензуры возможность применить их по нашему усмотрению. Например: «Змей, проскользнувшись по траве, укусал невинного агненка». «Долженствуя повсюду властвовать собой, солдат есть волен и счастлив». И совершенно загадочная, но столь многозначительная фраза: «Хотели бы, чтобы мы горели, не раздражая неприятеля».

Также не оказалось на месте альманаха, в котором рассказ (перевод с французского) начинался словами: Гуап, гуап!! — Тубо, Арто, тубо!

Мы с трудом понимаем, что заставляют замолчать собаку, которая лает. Борис пользовался этим примером, чтобы показать абсурдность перевода, когда заботятся о «точности», забывая о смысле.

Безусловно, наша домашняя библиотека не ограничивается только тем, что упомянула. Я воспользовалась перечнем книг, чтобы нанизать, как на нить, различные воспоминания — трагические, веселые, подчас неожиданные или курьезные, — связанные с ними.

«Моя несчастная любовь — компьютер»

Совершенно очевидно, что, испытывая необыкновенную страсть ко всему электрическому, лингвистическому и скобяному, Борис не мог пройти мимо компьютера. Я смею утверждать, что среди братьев-писателей он один из первых ступил на стезю компьютеризации. В 1987 году Борис написал заметку, черновик которой лежит передо мной. Называется она: Будь он проклят, этот компьютер (с подзаголовком, послужившим названием для этой главы).