Читаем Заходер и все-все-все… полностью

…Да, именно любовь — и влюбился я, как принц из «Тысяча и одной ночи», — заочно, даже не по портрету, вышитому на ковре, а по газетной статейке, где рассказывалось со свойственной нашей журнально-издевательской снисходительностью о том, как некий вельможа…

Меня обожгло, для меня свет клином сошелся.

А заболел я компьютером лет шесть назад, когда прочитал в газете, что удалившийся на покой государственный деятель пишет свои мемуары на волшебной машине, где все, что ты сочинил, появляется перед тобой на экране. И на экране ты можешь свое произведение править, переделывать сколько твоей душе угодно… И все это без единого клочка бумаги… Так сказать, черновик без бумаги…

А ведь я всю жизнь мечтал о таком — о том, чтобы число черновиков было ничем, ничем не ограничено (не омрачено даже мыслью о горькой судьбе родных лесов — ведь никогда нет уверенности, что ради моих сочинений стоило извести даже сухую елку…).

Я же открою, хоть и нехотя, свой авторский секрет — всегда изводил на черновики неимоверное количество бумаги. Ведь то, что создается на века, не удается без черновика, — сказал поэт. Видимо, характер такой, как говаривал известный скорпион. Разумеется, я прекрасно понимал (

то есть разумом понимал), что моя мечта несбыточна, что это из области непуганых… мечтаний. Но сердце… Сердце болело.

Скорпион — милый человек в сравнении с теми, у кого ты пытаешься купить компьютер… А цены… лучше не будем говорить о них.

Мне, словом, повезло: нашелся человек, который (это я подумал, что повезло!) предложил мне временно поставить у меня компьютер Амстрад и принтер — дивное устройство, печатающее 120 знаков… в секунду! (Электронная машинистка позволяет вам — разумеется, если у нее есть работа, а если нет, тем более! — уйти гулять или читать фантастику.

)

И даже — руководить моими первыми шагами. Даже помочь с программой «редактор», как мы ее почтительно называем. (На родине она называется менее почтительно: Word processor — в приблизительном переводе «словесный комбайн», — увы, в полной аналогии с кухонным комбайном: тот у нас именуется Food processor — пищевой комбайн.)

Немножко почему-то обидно… А впрочем, духовная пища…

…За всю мою жизнь никто и ничто, даже человек — даже любимая женщина, даже мои собственные сочинения, — не причиняли мне столько огорчений, сколько он.

Дело в том, что программа эта была английская. И в православную веру обратить ее мой благодетель сумел лишь наполовину. А именно: принтер соглашался разговаривать, то бишь печатать «по-русски», а на дисплей программа упорно выводила латинскую графику, как говорят программисты. Но так как оной графики для воспроизведения нашего великого и могучего алфавита не хватает (у нас — 33 буквы, а у них, бедняжек, всего 26)

 — избыток нашего азбучного богатства пришлось разместить на свободных местах тастатуры (она же клавиатура), то есть на местах знаков…

В результате, во время работы я видел на экране невообразимую смесь английских букв с разного рода и вида скобками, знаками доллара, фунта стерлингов, так что, не скрою, порой я сам с трудом понимал собственный текст. Дополняли и усугубляли бредовость текста мои собственные опечатки. А их, естественно, на первых порах было больше, чем надо: ведь мне пришлось, вдобавок, осваивать незнакомую клавиатуру.

И все-таки… Несмотря на все страдания, которые причинило мне это чудовище, — я остаюсь влюбленным, готовым на новые муки, новые страдания… лишь бы видеть, как «из ничего» на экране возникает моя мысль.

Увы, я из тех писателей, которые не отличаются прилежанием (м. б., надо сказать «присидением»? Немцы называют это качество «kein Sitzfleisch»

), словом, усадить меня за стол (разумеется, письменный) было всегда задачей невообразимой трудности. Даже для меня самого. (Жена не пыталась.)

Может быть, это именно то чувство творимого чуда, которое возникало у первых писцов, острой палочкой на глине или бересте выводивших первые в истории знаки.

За одно это радостное чудо я не могу не любить компьютер…

Каждое утро спешу к нему на свидание, с этим чудовищем, с этой чудотворной машиной. Да, чудотворной — ибо того, другого чуда не мог сотворить никто (проверено опытом целой жизни, до встречи с ним, проклятым!).

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографии и мемуары

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное