Захватывающий XVIII век. Революционеры, авантюристы, развратники и пуритане. Эпоха, навсегда изменившая мир

Когда 19 января 1774 года до Георга III дошли первые вести о событиях в Бостоне, король не пришел в восторг. Мало того, что на чае было потеряно небольшое состояние и, следовательно, доход, так еще и насилие колонистов, сопровождающее их сопротивление, достигло опасных масштабов. Генерал-лейтенант Томас Гейдж, главнокомандующий британских войск в американских колониях, справедливо задался вопросом, не наступил ли поворотный момент в политике: «Пришло время понять, будут ли американские провинции продолжать вести себя как британские колонии или же станут независимыми государствами».

Неизбежность борьбы американских колоний за независимость стала очевидной, а Томас Гейдж на аудиенции у короля добавил соли на рану англичан. Он подтвердил то, что король жаждал услышать, а именно что у колоний слишком долго шли на поводу и теперь настала необходимость в жестких мерах: «Он [Гейдж] говорит, что они [колонисты] хотят, чтобы они были львами, а мы – ягнятами, но если мы будем действовать решительно, они, несомненно, станут очень покладистыми. По его словам, отправки в Бостон четырех полков для поддержки уже находящегося там такого же количества солдат будет достаточно для предотвращения любых беспорядков». Вернувшийся в Лондон губернатор Массачусетса Томас Хатчинсон, чей дом разрушили колонисты, придерживался того же мнения. Он тоже тайком нашептывал королю, что «твердая английская рука быстро сделает колонистов покорными».

Узнав об уничтоженном корабле с грузом чая, члены британского парламента вышли из себя. Американского посланника Бенджамина Франклина на парламентских слушаниях по этим событиям обвинили в государственной измене и дармоедстве, в ответ на что он заявил, что его «очень тревожит происходящее». Он призвал колонии возместить ущерб, причиненный Ост-Индской компании. Но произошедшее настолько задело бостонцев, что они взялись за таможенных чиновников. В частности, британского капитана и таможенника Джона Малкольма на следующий день после драки с сапожником Джорджем Хьюзом вытащили из дома, вымазали в дегте и перьях и напоследок изрядно накормили сухим чаем – «тост за короля!» А месяц спустя колонисты снова замаскировались под индейцев и совершили налет на очередное торговое судно.

Тем временем в Лондоне король и правительство не желали ничего слышать: «Колонии должны сдаться или победить; лично я [Георг III] не желаю вводить более строгие меры, но не вводить их нельзя». Георг III понимал, что вся Европа смотрит на Англию и что как король он не нашел решения для выхода из колониального кризиса, но Британское королевство должно показать, что его не удастся обмануть, «иначе Англия утратит свое величие в глазах Европы». Лорд Норт также поддерживал военные действия как единственный способ остановить яростные американские провокации: «Американцы вымазали ваших подданных в смоле и перьях, грабили ваших торговцев, поджигали ваши корабли, не соблюдали ваши законы и не слушали ваше правительство. Несмотря на все наше милосердие и терпение, теперь мы обязаны свернуть с этого пути. Нам придется пойти на риск, невзирая на последствия. Если мы этого не сделаем, мы точно проиграем».

Весной 1774 года британский парламент при поддержке короля принял ряд ответных мер, так называемые Принудительные акты, которые колонисты прозвали «невыносимыми». В частности, порт Бостона был закрыт до восстановления «мира и соблюдения законов», а также компенсации Ост-Индской компании убытков, которые она понесла в связи с гибелью чайного груза.

Параллельно с этим Георг III перекрыл кран с административным кислородом, жестко ограничив политическую роль советников и судей в Массачусетсе, которых отныне мог назначать лишь сам король. Колониальные суды утратили юрисдикцию над британскими военными, обвиняемыми в незаконном открытии огня на поражение; теперь только английские суды были правомочны рассматривать такие дела. Эти меры ознаменовали переломный момент в отношении американского общества. Теперь колонисты лучше, чем когда-либо прежде, даже чем после введения налога на чай, понимали, что британский парламент считает их гражданами второго сорта. С этого момента беспорядки вышли за пределы Бостона.