У короля тоже были сомнения, поскольку весь Версаль знал, что Жанна Дюбарри-Бекю всего лишь простолюдинка, которая до недавнего времени была дорогой проституткой в частном борделе. Людовик XV понимал, что объявление ее официальной фавориткой вызовет скандал, но решил настоять. 22 апреля 1769 года в Версальском дворце произошло долгожданное официальное представление мадам Дюбарри в новом качестве. У ворот дворца собралась огромная толпа, надеявшаяся хоть мельком увидеть новую любовницу короля. Мадам Дюбарри опаздывала. Тем временем король нетерпеливо расхаживал по гостиной до тех пор, пока не раздался возглас: «Ваше Величество, мадам Дюбарри готова! Она войдет, как только вы прикажете». И вот Жанна впервые вошла в королевские покои в великолепном платье и с высокой прической. У королевского парикмахера Легро де Рюминьи действительно ушло на эту прическу несколько часов. Дюбарри были выделены покои мадам де Помпадур прямо над покоями короля. Она оставалась с ним до самой смерти.
Несмотря на вновь обретенное счастье в личной жизни, Людовик XV все же должен был думать о сильно поубавившейся семье и оставшихся в живых детях и внуках. Австрийский канцлер фон Кауниц отмечал «очень приятную фигуру» его старшей дочери Аделаиды, а ее сестру, мадам Викторию, описывал как «маленькую для своего возраста, но с прекрасной талией и сверкающими карими глазами». Фон Кауниц также отмечал поразительное сходство третьей дочери, мадам Софи, с отцом. Лишь младшая дочь короля, мадам Луиза, была не похожа на остальных: канцлер охарактеризовал ее как «некрасивую, печальную и необщительную», а служившая у Марии-Антуанетты мадам Кампан описывала мадам Софи как человека, который «быстро ходит, а чтобы рассмотреть людей [в коридорах дворца], смотрит на них искоса, подобно зайцу». Хотя Людовик XV не занимался ими, каждой из дочерей он придумал прозвище. Так, Аделаиду он называл Torchon (Неряшка), Викторию – Coche (Свинка), Софи – Chiffe (Слабая) (вероятно, потому, что у нее был туберкулез и она горбилась из-за искривления позвоночника), а самую младшую Луизу – Graille (Жратва). Каждый вечер дочери приходили к отцу в покои во время le débotter du roi[174]
, после чего Людовик XV целовал их перед сном и отправлял по комнатам. Кроме этой вечерней церемонии, длившейся не более пятнадцати минут, король в течение дня с дочерями не общался.Также во дворце Людовика XV жили три его внука и внучка: старший, Людовик-Огюст, герцог де Берри, ставший наследником престола после смерти отца и брата, Людовик-Станислас Ксавье, герцог Прованский, на год его младше, и Шарль-Филипп, герцог д’Артуа, который был на три года младше Людовика-Огюста. В детстве он не производил особого впечатления на придворных: «Если бы все не знали, что он принц, он бы мог неузнанным смешаться с толпой». Самой младшей была внучка Людовика XV Мария Аделаида Клотильда Ксавьера, которую все называли la petite Madame[175]
.Будущее Бурбонов легло на плечи юного герцога де Берри, ставшего третьим дофином в ряду преемников Людовика XV. При этом Людовик-Огюст не был самым любимым внуком короля. Позже принц де Линь описывал его как «исключительно уродливого и отвратительного человека». Его младший брат, герцог Прованский, обладал резким и вспыльчивым характером и регулярно ставил старшего брата на место. Несмотря на то что Людовик-Огюст интересовался географией и естественными науками, всю его жизнь омрачали интриги младших братьев. Герцог де ла Вогюйон, один из шести gentilshommes de la manche[176]
герцога де Берри, называл своего воспитанника faible[177], а его братьев – franc[178] и faux[179].Наследник французского престола рос одиноким. Осиротев, он остался на попечении отстраненного и холодного деда, который решительно отказывался готовить внука к политической роли и был готов разделить с ним лишь страсть к охоте. Кроме того, он был вынужден жить с двумя братьями, которые всячески портили ему жизнь. Удушающая атмосфера Версальского дворца и нежелание деда общаться с внуком привели к тому, что Людовик-Огюст вырос крайне застенчивым и социально неприспособленным человеком, которому настолько не хватало уверенности в себе, что во время охоты он предпочитал разговаривать с собаками, а не с гостями. Тем не менее образ неуклюжего и глупого человека, сформировавшийся после смерти Людовика XVI, не соответствовал настоящему образу Людовика-Огюста. Дофин всегда интересовался новыми научными открытиями, любил картографию, отлично разбирался в математике, химии и физике. Он свободно владел итальянским, испанским и английским языками. Карикатурный образ Людовика-Огюста, впоследствии ставшего Людовиком XVI, был сформирован его политическими противниками и слепо взят на вооружение историками XIX века.