Заклятие дома с химерами

В ее глазах стояли слезы. На какое-то мгновение я подумал, что у нас могло бы что-то получиться, но затем услышал ее вздох:

— Затычка…

И я решил, что нет, не могло бы. Поднимаясь, я услышал, как диван что-то сказал.

— Виктория Холлест, — сказал он.

Ладно, подумал я, значит, диван зовут Викторией Холлест. В этом не было ничего необычного. Внизу лестницы есть балясина по имени Виктория Амелия Бротон, а один раз я услышал, как какой-то подсвечник назвал себя Викторией Маклеод. В игровой комнате есть крокетный молоток по имени Вики Мортон. Отлично, еще одна Виктория. Пускай. Но маленький красный диван по имени Виктория Холлест произнес еще кое-что.

— Где Маргарет?

Это было уже что-то новое. Что-то очень серьезное. Раньше ни один предмет не говорил мне ничего, кроме своего имени. Эта новость оказалась чрезвычайно странной и заставила меня почувствовать себя настолько неуютно, что у меня внутри все перевернулось. Я подумал, что меня может стошнить прямо на диван или, что еще хуже, на Пайналиппи и ее Глорию Эмму. Но я сдержался. Что происходит? Что со мной происходит? Я схожу с ума? Может ли мое сердце внезапно остановиться, как у отца? Шатаясь, я пошел к двери. Я пообещал себе, что снова приду послушать Викторию Холлест так скоро, как только смогу. Но сейчас мне нужно было уходить — дядюшка Тимфи отнюдь не славился терпением.

Моя голова и совок для угля

Нам с Пайналиппи полагалось разойтись и просидеть остаток дня в одиночестве, думая о нашем совместном будущем. Я должен был сидеть в Слоновьей комнате, а Пайналиппи — в Белой. Просто сидеть, сидеть и думать о нашей совместной жизни, о холодных обедах, дожидающихся нас на подносе. Я должен был сидеть на месте в течение нескольких часов. И я сел, стараясь не паниковать из-за говорящего дивана и не думать о том, кем могла бы быть Маргарет. Я стал думать о Пайналиппи. В течение некоторого времени я старался концентрироваться на ощущении от прикосновения к ее салфетке, но диван продолжал звать меня в моих мыслях. Я начал расхаживать по комнате, волнуясь и пытаясь отвлечься. Уже начало смеркаться, когда я услышал приближение Альберта Поулинга, и вскоре Тимфи отправил меня спать.

— Беги, Клод, и веди себя хорошо. Сегодня не время для твоих выходок, у нас и так голова кругом.

Весь обратный путь до своей комнаты я проделал бегом, обходя главные коридоры, которые были переполнены Айрмонгерами. Я не желал слушать колкости и гиканье, не хотел, чтобы с меня стянули всю одежду и стали подбрасывать ее в воздух, — хотел избежать всего того, что обычно происходит после Сидения. Я не стану ужинать этим вечером, у меня есть банка раздавленного слоеного печенья. Я не выйду до самого утра, когда мое Сидение уже не будет такой новостью и их энтузиазм по его поводу уменьшится. Я пришел домой незадолго до того, как поезд вернулся из Лондона.

Мои две комнаты были не очень большими, но зато полностью моими. Всецело клодовскими и немного замусоренными. Да, возможно, они не были самыми чистыми из всех Айрмонгеровских комнат — в конце концов, у меня не было родителей, которые следили бы за мной, устанавливали для меня правила и смотрели, как я расту в соответствии с их представлениями о том, как должен расти Айрмонгер. Не было у меня и братьев или сестер, у которых я мог бы красть и которые крали бы у меня, в дела которых я бы лез и с которыми болтал и имел общие интересы. Я Клод, и это мое царство. Оно не очень большое и не слишком роскошное, но именно в этом хлеву я погружаюсь в мир снов.