Заклинатель костей

Полный контроль над судьбой – это самая могучая темная магия, и достичь такой цели почти невозможно. Для ее достижения нужны кости трех поколений Заклинателей Костей – одного с даром Ясновидения Первого Порядка, одного с даром Ясновидения Второго Порядка и одного с даром Ясновидения Третьего Порядка. Все они должны быть жестоко убиты, чтобы их кости превратились в усилители. Магическая сила этих костей зависит от того, как долго прожили их носители, и чем длиннее жизнь, тем мощнее будут кости. До того, как он будет умышленно убит, самый младший из Заклинателей должен иметь на теле как минимум три основных метки. Удачливый маг, который сможет решить эту трудную задачу, обретет способность совершенно ясно видеть прошлое, настоящее и будущее, то есть будет иметь колоссальные силу и власть.

У меня перехватывает дыхание. Лэтам хочет, чтобы я была убита. И не только я, но и моя мать. Меня мороз продирает по коже, когда я начинаю думать о последних днях моей бабушки. О ее паранойе. Но теперь я понимаю – это был не бред, а обоснованный страх. Лэтам убил ее, наверняка убил. Не пугал ли он ее нарочно в последние недели, предшествовавшие ее гибели, чтобы ее убийство стало еще более жестоким?

Я вспоминаю день доведывания, тогда матушка видела все мои возможные пути. Видела ли она меня с Лэтамом, видела ли, как я принимаю его советы, хотя никогда не прислушивалась к ее собственным? Знала ли она, что он захочет убить меня? Что он убил бабушку? Не были ли для нее мои отношения с Лэтамом как острие ножа?

Я выбрасываю эти мысли из головы. В своем письме она написала, что ей неизвестно, кто за мной следит. Знай она о Лэтаме, она ни за что не позволила бы мне покинуть Мидвуд.

В зарослях слышится шелест, и я вскакиваю на ноги. Кто-то идет сюда. Мой пульс начинает неистово частить. И, когда ветки раздвигаются, я уже готова. Подняв над головой тяжелую книгу Эсме, я изо всех сил бью врага по лицу. Он кричит. С глухим стуком падает на землю. Но это не Лэтам.

Это Брэм.

У меня сжимается сердце, и, упав на колени, я поднимаю его голову.

– Прости меня, прости, – умоляю я, ощупывая его лицо, чтобы оценить степень ущерба. Кости, похоже, не сломаны, но из носа у него идет кровь, один глаз уже начинает заплывать, а щека побагровела.

Он стонет.

– Надо будет запомнить, что к тебе нельзя подходить без предупреждения.

Я хватаю плащ и прижимаю ткань к его носу, чтобы остановить кровотечение.

– Я приняла тебя за другого.

– Стало быть, ночью в пещеру проник кто-то еще? Я так и знал – глупо было надеяться, что ты будешь так возиться со мной.

Я то ли плачу, то ли смеюсь.

– Я чувствую себя так ужасно.

– И недаром. Я бываю сам не свой, когда меня тискают незнакомцы и незнакомки.

– Я думала, ты меня бросил.

– Нет, – говорит он, и в тоне его больше нет ни намека на шутливость.

Он садится, и я вижу, что выражение его лица стало совсем другим – как будто он снял доспехи и сделался беззащитен.

– Я ходил к домику Эсме. Подумал, что будет безопаснее наведаться туда без тебя – на тот случай, если Лэтам все еще там.

– И?

Он закрывает лицо руками, как будто хочет спрятать его от меня. Как будто боится показать мне свою боль.

Я дотрагиваюсь до его колена, и он отнимает руки от лица.

– Эсме погибла, – бесцветным голосом произносит он. – А Лэтам ушел.

Мое сердце щемит от боли. Я вспоминаю свое видение – маленький Брэм стоит перед обугленными развалинами дома своих родителей. То, что так же погибла и Эсме, – это для него тяжелый удар. А может быть, Лэтам знал историю Брэма. И сделал это нарочно.

– Брэм… мне так жаль… – Но у меня нет слов, которые могли бы утешить его, а их поиск вызывает у меня такое чувство, будто я пытаюсь умалить его горе, втиснуть его в такие рамки, которые станут понятны и мне самой.

И вместо этого я беру его за руку и кладу голову ему на плечо.

– Это не сойдет Лэтаму с рук, – говорю я. – Мы не позволим ему уйти безнаказанным.

– Но нам даже неизвестно, что он задумал.

– Собственно говоря, думаю, как раз это уже известно.

* * *

Прочитав текст в книге Эсме, Брэм меняется в лице. Так сумерки переходят в темноту. Так любопытство превращается в ужас.

– О, Саския. – Он произносит мое имя так, будто оплакивает меня. Будто я уже умерла.