Неожиданная катастрофа значительно ухудшила наше положение. Неопытный офицер, прикладывая фитиль к затравке, уронил несколько искр на разложенные возле заряды. Порох вспыхнул. Несколько ближе стоявших артиллеристов были изуродованы самым ужасным образом. Мильбица и несколько других бросило наземь. Меня осыпало огненными брызгами и обожгло мне лицо и плечо. Все перепугались, и все пришло в смятение. Неприятель прекратил пальбу, и конница марш-маршем понеслась в атаку.
Сколько можно было собрать налицо вооруженных людей, было выведено вперед, прежде чем они успели построиться. Из окон домика, занимаемого ротой французов, на атакующих несся град пуль. Оставшимся зарядом выстрелили в самый центр колонны, и граната произвела опустошительное действие. Атакующий эскадрон в беспорядке остановился. Многие бросились бежать назад.
Меня откомандировали на станцию железной дороги, где был целый вагон с порохом и ядрами.
Лошадь, испуганная выстрелами и придерживаясь, вероятно, поговорки "На людях и смерть красна", кобенилась и не хотела отходить от своих собратьев. Выехав наконец на место, куда мало долетали пули и где воздух был чище, я вздохнул свободнее. Рота, только что воротившаяся с одного очень опасного пункта, где потеряла около половины своего состава, строилась вновь. Капитан, толстый генуэзец, ходил по рядам, ободряя упавших духом. Он подошел ко мне и попросил сигару. Я вынул из кармана портсигар и подал ему. Тот протянул руку и вдруг, застонав, повалился на землю. Шальная пуля ударила его прямо в лоб, и он умер на месте.
Я сообщил начальнику станции приказание генерала. Оказалось, что почти за минуту до моего приезда он отправил вагон с зарядами на следующую станцию, опасаясь, чтобы залетавшие изредка гранаты не взорвали его на воздух.
Поезда здесь обыкновенно ходят очень медленно. У меня была очень хорошая лошадь и притом совершенно свежая, и я пустился вдогонку. Почти на полдороге я нагнал его и закричал кондуктору остановиться. Тот исполнил мое приказание, но возвращаться не хотел, говоря, что не может этого сделать без приказания директора, которого я не догадался приторочить к седлу, по примеру Ильи Муромца и других русских богатырей.
Мне было дано также поручение поехать на батареи железной дороги и узнать, каково там положение дел. Положение дел там было очень скверное: батареи были значительно попорчены. Множество офицеров ранено, артиллеристы перебиты. Коррао, в крови, как мясник, не падал духом. Бурбонцы людей не жалели. Они потеряли уже большое количество ранеными и пленными, но, пользуясь численным преимуществом, нападали постоянно с новыми силами. Очевидно, целью их было во что бы то ни стало прорвать нашу линию в каком-нибудь пункте и затем, зайдя нам в тыл, отрезать от главной квартиры. Одним словом, покончить все дело разом.
Оставив железную дорогу, я отправился назад по направлению к арке. Местность целыми рядами была усеяна трупами убитых, наших и неприятеля. Впереди чернел полусгоревший дом. В начале утра туда снесли наших раненых.
Королевские войска после яростного сопротивления прогнали оттуда наших стрелков и зажгли дом. Когда через несколько времени потом батальон наших тосканцев занял опять эту позицию, они нашли всех раненых перебитыми варварским образом. Старуха, хозяйка дома, лежала с пробитою головой, а нижняя часть ее тела была обращена в уголь. Та же участь постигла тех раненых, которые лежали на соломе. Бывший при них доктор пропал без вести.
Признаюсь, не без внутреннего трепета проскакал я мимо этой виллы. Но не лучшее ждало меня и впереди. Несколько человек стрелков были рассыпаны между деревьями с обеих сторон. Пули вновь жужжали, как мухи, и я, верхом и в белом плаще, служил превосходною мишенью. К счастью, в стороне шла довольно глубокая межа, вдоль которой тянулась стена из ив и акаций. Я своротил туда и, пришпорив лошадь, поскакал что было духу. Жажда меня мучила, голова кружилась от быстрого бега лошади. Уцепившись за гриву рукой, я шпорами и голосом подгонял своего утомленного буцефала.
Перед аркою был жестокий рукопашный бой. Через каждые четверть часа сшибались новые колонны, но королевские войска не выдерживали бешеного напора волонтеров. В беспорядке бежали рота за ротой, но постоянно новые являлись им на смену. Наши же не имели ни минуты отдыха, и если мужество их не слабело, то силы страшно истощились этой упорной борьбой на жаре в тридцать градусов.
Трудно было рассчитывать на успех.
Во время моего отсутствия успели установить отбитую утром пушку, но так как зарядов оставалось мало, то батарея была вынуждена действовать очень слабо.
Тосканцы и сицилийский батальон действовали с особенным усердием. После стычки, длившейся несколько часов, они возвращались перевести дух и потом вновь шли в дело.