Закон «Бритвы»

Если он хотел задеть или подколоть Савельева, у него ничего не вышло. Виктор стоял с каменным лицом, сложив руки на груди, и, судя по немигающему взгляду, вообще был сейчас где-то очень далеко и от дележа хабара, и от окружающей Зоны вообще. Шрам, поняв, что отвести душу и как следует поругаться с шибко крутой «отмычкой» не получится, крякнул с досады, забрал у Меченого артефакты и протянул мне.

– По ходу, твой друг выпал в какой-то китайский осадок, или же ему просто ничего не надо. Так что забирай все шесть штук, потом сами разберетесь. Хороший хабар за одну ходку, а, Снайпер?

– Семь, – с обидой в голосе сказал Меченый. – Один он сожрал, так что сожранный арт тоже его. Потому и по тросу лез как наскипидаренный, чуть меня по пути не снес.

– Восемь, – поправился Шрам. – Но это уже не существенно. Ладно, братья сталкеры, кто куда, а я к костру. У меня еще полчемодана денег не сожженных.

– И зачем бабло палить? – пожал плечами Меченый. – Лучше мне бы отдал. Я б нашел им применение.

– Что мне с моими деньгами делать, я сам решу, – отрезал Шрам. – Но если хочешь погреться, пошли, место у костра найдется. А то ночи нынче холодные, утро всяко приятнее ждать там, где тепло.

– Тут не поспоришь, – отозвался Меченый.

Они ушли, даже не попрощавшись и не оборачиваясь – в Зоне считается плохой приметой оглядываться. Прощаться тоже многие не любят, ибо часто бывает, что скажешь «пока, увидимся» или что-то в этом роде – и все, на этом свете больше свидеться не получится. Не любит Зона прогнозов на будущее. Ни в каком виде.

– А нас, значит, к костру не пригласили, – хмыкнул я. – По ходу, Шрам на меня за плащ все-таки сильно обиделся.

– Это важно? – поинтересовался Японец, выпавший из ступора, который был то ли медитацией, то ли просто игнором попыток Шрама его подколоть.

– Не думаю, – сказал я. – У нас, как я понимаю, все равно нет времени у костров рассиживаться. Надо в Институт, а потом твою дочь выручать.

– Благодарю, что правильно понимаешь, – отозвался Савельев. И посмотрел на меня виновато, будто прощения просил.

– Это ты брось, – поморщился я. – Я сейчас не делаю ничего, чего бы для меня не сделал ты. И это нормально. Если мне кто-то когда-то что-то хорошее сделал, я ему вдесятеро отплачу той же монетой. Я знаю, что ты из таких же, потому заканчивай с чувством вины и двигай ходулями. Надо еще подумать, как сделать так, чтобы нас кордонные по ошибке не пристрелили, когда обратно пойдем.

* * *

Академик Захаров стоял и слушал журчание, какое бывает, когда после снежной зимы по весне под лучами солнца тают огромные сугробы. Это в специальные отверстия в полу стекала из автоклавов жижа, в которую превратились куклы…

Бесценная жижа! Биологически активная белковая смесь, в состав которой входила уникальная комбинация артефактов, размолотых в молекулярную пыль. А там, под полом, находился не слив в канализацию, как можно было предположить, а цистерна, куда эта жижа целенаправленно стекала. Конечно, придется вновь очищать этот бесценный биологический материал, подвергать воздействию аномального излучения, чтобы он снова стал вязким, способным принимать любую форму. Опять нужно будет разложить готовых кукол по автоклавам и снова искать энергетические артефакты, чтобы запустить процесс создания мощных биологических машин для убийства. Скорее всего, более совершенных, потому что это абсолютно не дело, когда твое совершенное творение можно банально задушить, запихав ему в пасть грязную тряпку.

Что-то ткнулось в ногу. Академик вышел из задумчивости, посмотрел вниз.

– А, это ты, – рассеянно сказал он. – Даже не знаю, что с тобой делать. По-хорошему, надо было бы тебя грубо и банально размозжить о стену, уж больно много от тебя хлопот. Но, с другой стороны, надо признать, что это тебе принадлежит идея разместить под автоклавами емкость для сбора биоматериала на случай непредвиденного изменения его агрегатного состояния. Да и как-то привык я уже к твоим докучливым рассуждениям о науке, из которых крайне редко можно вычленить что-то полезное.

Голова профессора Кречетова молчала. Поддержание жизни в части тела, отделенной от него, требовало море энергии, и заряд «Глаза Выброса» был на исходе. Захаров наклонился, поднял голову с пола за волосы, посмотрел в тускнеющие глаза того, что осталось от ученика.

– Как интересно, – задумчиво произнес академик. – Даже находясь в таком плачевном состоянии, человек все равно хочет жить. Не понимаю, что вы находите хорошего в этой жизни? Сплошная бесцельная суета, борьба с собственным эго и с чужими попытками опустить его ниже плинтуса, безуспешные потуги победить собственные примитивные инстинкты и достичь того, что на самом деле никому не нужно – и тебе самому в том числе. Тьфу!

Голова закрыла глаза и немного скривила губы. Мол, теперь-то я точно никуда не денусь – хочешь не хочешь, а придется слушать этот философский бред.