Закон Моисея (ЛП)

Когда его дедушка продолжал пытаться проникнуть, я сопротивлялся. Мне нравился Чез, и мне не нужно было оружие против него. У меня не было ни малейшего желания обидеть его. С тех пор как меня приняли, у меня все лучше получалось сдерживать стены воды вокруг себя. Мне нечем было заняться, кроме практики и посещения бесконечных сеансов психотерапии, которые не имели особого воздействия, хотя, что удивительно, и не причиняли вреда. Но постоянный контакт с Чезом, казалось, усиливал связь его дедушки со мной, и я мог ощущать его присутствие на другой стороне, и то, как он ждал возможности пробраться. Поэтому я позволил ему пройти, но только ему одному, подняв стены совсем немного, но как раз достаточно для него.

Дедушка Чеза любил его. Поэтому я рассказал Чезу то, что видел, то, что его дедушка продолжал показывать мне. И Чез слушал, а его глаза становились огромными на его черном лице. На следующий день он не вышел на работу. Но еще днем позже он пришел и поблагодарил меня. И после этого он заплакал. Он был большим, словно гора, черным парнем. Гораздо больше меня. Гораздо сильней меня. Но он рыдал как ребенок и обнимал меня так крепко, что я не мог дышать. И я понял, что это не всегда должно быть оружием. То, что я могу делать, не обязательно должно причинять людям боль.

— Моисей? — Тэг вытянул меня из размышлений.

— Да?

— Не пойми меня неправильно… но, если ты знаешь, что есть что-то большее, и это не что-то плохое, не пугающее, что это не зомби-апокалипсис, и там нет огня и серы… по крайней мере, если судить по твоим словам, тогда почему ты здесь?

Его голос был таким тихим и пронизанным эмоциями, я был убежден, что бы я ни сказал, ему ничего не поможет. Пророк или нет, я не был уверен, знал ли я ответ. Я задумался на минуту, и, наконец, у меня появился ответ, который казался правильным.

— Потому что я по-прежнему буду собой, — отозвался я. — И ты по-прежнему будешь собой.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы не можем сбежать от самих себя, Тэг. Здесь, там, на другом конце света или в психиатрической лечебнице в Солт-Лейк-Сити. Я — Моисей, а ты — Тэг. И это никогда не изменится. Поэтому выясним ли мы это здесь или там, но нам все равно придется с этим справляться. И смерть ничего не изменит.

*** 

Останки Молли Тэггард были доставлены в Даллас для погребения, Давид Тэггард решил выставить ранчо на продажу, и нам с Тэгом обоим была назначена выписка из «Психиатрической больницы «Монтлейк». У меня было немного денег и одежда, хотя я и не нуждался в ней в течение своего пребывания там. Моя одежда была упакована в коробки и отправлена в «Монтлейк», когда собственность моей бабушки была разделена между ее детьми, по крайней мере, та ее часть, которую она не оставила мне.

Спустя примерно две недели, как я поступил в больницу, адвокату позволили увидеться со мной. Он рассказал мне о бабушке. Рассказал, что она умерла от естественных причин, это был инсульт. А затем он поведал, что она оставила мне десять акров земли в северной части города, свой дом, машину и все сбережения на ее счете, которых было не так много. Мне не нужен был дом Джиджи, когда ее не было в нем. Джиджи не ждала моего возвращения. Шериф дал ясно понять, что никто не хотел, чтобы я возвращался. Я спросил адвоката, могу ли продать дом.

Адвокат считал, что никто не купит его. Земля бы продалась — он уже нашел покупателя — но никому не был нужен дом. Маленький город и трагедия вроде этой всему причина. Я попросил его заколотить дом ради меня, что он и сделал. Когда со всеми делами было покончено, двери и окна дома заколочены, похороны Джи оплачены, мои медицинские счета — та часть, которую не покрывал штат — приведены в порядок, земля, мой «джип» и старая машина Джиджи проданы, адвокат принес мне ключи от ее дома и чек на пять тысяч долларов. Это было больше, чем я ожидал, больше, чем у меня когда-либо было и недостаточно, чтобы убраться как можно дальше.

Я предполагал, что моя многочисленная семья теперь любила меня еще меньше, чем раньше, и я знал, что мне были не рады в любом из их домов, что было хорошо. Я не хотел находиться здесь, и это правда. Но я не знал, куда мне податься. Так что, когда Тэг поднял эту тему в ночь перед нашей выпиской, у меня было не так много причин, чтобы остаться.

— Когда выберешься отсюда, куда пойдешь?

Тэг задал мне вопрос за обедом, уткнувшись глазами в свою еду и положив руки на стол. Он мог съесть почти наравне со мной, и я был уверен, что персонал кухни «Монтлейка» насладится маленькой передышкой после нашего отъезда.

Я не хотел обсуждать это с Тэгом. На самом деле я вообще ни с кем не хотел обсуждать это. Поэтому я сосредоточил взгляд на окне левее головы Тэга, давая понять, что разговор закончен. Но Тэг был настойчив.

— Тебе уже восемнадцать. Официально ты не находишься больше в лапах системы. Поэтому куда ты собираешься отправиться, Мо?