Закон Паскаля

Знала, что бабник ужасный и деловой как черт, а все же приятно было, значит, еще не совсем вышла в тираж.

— Нет, не получается. Я ведь в санатории. Прямо отсюда в министерство на часок и назад — на лоно природы.

Не огорчился ничуть и по ассоциации немудреной:

— Теплый стан — где это, далеко отсюда?

— В гостиницу не решаешься, — засмеялась Полина. — Мундир бережешь? Теплый Стан отсюда как от поселка до рудника.

— Рудник, считай, уже с поселком слился, — сказал серьезно, оценив, что переменила тему, и интонацией хваля за это.

Но не вышло ей вернуться на лоно природы, к работе приятной, к развлечениям нехитрым. Застряла на неделю в Москве, потом поездка с делегацией ответственной за рубеж подоспела. Только и оставалось времени, чтоб съездить, забрать вещички да попрощаться с Василием.

Одетая по-городскому: в шубе, в высоких сапогах — пошла знакомой дорогой в деревню. Когда, ступая аккуратно, глядя под ноги, чтоб не испачкать в навозе сапоги, обогнула коровник, остановилась, выбирая дорогу посуше, и увидела курень — даже сморгнула по-детски, не веря глазам.

Единственное оконце сияло радостной чистотой стекол, зеленой краской был обведен аккуратно наличник, а вокруг чисто вымытого крыльца, по дорожке, ведущей к будке Пальмы, посыпано алым, мелко битым кирпичом. И Пальма, взобравшись на будку, стоит гордой степенной собакой, охраняющей зажиточный дом. Даже хвостом виляет слабо, неуверенно, видимо не решив еще, как полагается вести себя такой важной собаке при виде знакомых. Василий в чистой белой рубахе сидел у окна и пил чай. Аккуратно подстриженные волосы уже не свисали неопрятными космами на воротник, ватные брюки будто только что со склада. Клеенка блестит лаково, и над краем отмытой сахарницы высится искрящийся белый холмик песка как символ чистоты и изобилия, царящих отныне в доме.

«Вот попрощаться зашла, не вышло у меня с отдыхом», — хотела сказать легкое, приготовленное заранее, а сказала другое, ненужное:

— Ты извини меня, Василий Иванович, что не захватила тебя, очень торопилась.

Высоко приподнял редкие брови:

— Когда? Не помню что-то, — прихлебнул из блюдечка.

На Полину смотреть избегал, но видом степенным словно призывал вглядеться внимательнее в него и в новую, непривычную чистоту своего жилья. Полина поняла это.

— Хорошо как у вас, — похвалила с усилием.

Что-то в необычном порядке его жизни, в новой повадке хозяина неожиданно огорчило ее, вызвало чувство утраты. И это «не помню». Топталась неприкаянно на пороге, Василий сесть не приглашал, а у нее в кармане шубы таилась бутылка дорогого коньяка, что на посошок ему оставить хотела.

Но теперь вынуть ее, поставить на стол казалось невозможным.

— Я вам полушубок заказала хороший и шапку.

— Спасибо. Только зря беспокоились. Я скоро в теплые края подамся, на Украину. Навещу в Одессе боевую подругу и — дальше.

«Никуда ты не подашься, и нет у тебя боевой подруги, никого нет, — хотела сказать Полина, и еще: — Не сердись ты на меня, видишь, сама терзаюсь».

— Да вы проходите, если не спешите, садитесь, — Василий кивнул на аккуратно заправленную байковым серым одеялом койку. — Садитесь, в ногах правды нету.

Все же не выдержал неприкаянности ее.

— Наслежу. Сапоги грязные. Развезло все опять после снега.

Он из-под края блюдечка покосился вниз, и вдруг лицо его просияло. Прежнее радостно-благожелательное выражение, и в глазах уже засветилось нетерпеливое, что обычно предвещало рассказ пространный или воспоминание милое.

— Ладные у тебя сапожки, — похвалил с удовольствием и, не давая ей ответить, приказал, — да садись, чего там, подотру потом, большое дело.

Наливая ей в кружку чай, сообщил важно:

— Нравится мне эта мода с сапожками. Я девушек-регулировщиц вспоминаю: стоят такие, юбка короткая, нога под ней крепкая в сапожке. Не подойди! У тебя еще такие черные есть, на солдатские похожие. Ты в них спортом занималась. Я вот глядел и думал: вот на всякие сапоги ребята нашим женщинам навоевали. И еще, — глянул с прищуром; в раскрытом вороте сорочки тонкие, детские какие-то ключицы, в ямке между ними кожа сморщилась вяло, уже по старчески. Полина отвела глаза, — очень мне нравится, что ты машиной управляешь, — поднял палец значительно. Негнущийся, корявый палец с беспощадно коротко, так что розовое виднелось, обрезанным ногтем. — Я в Германии был, там женщины на автомобилях правят, культура. Тогда подумал: господи, наши же кроме ухвата ничего не видят, а теперь спокоен: у нас тоже ездят. Вот ты, например, сама заработала, сама и за рулем.

— В Москву приедете ко мне в гости?

Он будто не услышал, отвернулся к окну.

— Весна, — сказал одобрительно, словно хвалил кого-то за правильный поступок, — люблю весну, надежда есть в ней.

— Ну что ж, Василий Иванович, будем прощаться, — встала, вынула все-таки из кармана бутылку, поставила на стол, — вот, выпьете с… — не могла подобрать слова, — с бабоньками, меня вспомните, привет передайте.

Он бегло, равнодушно глянул на бутылку:

— На Май выпьем, или на пасху. Пасха ранняя в этом году, так что скоро выпьем.