Закон Паскаля

Потом зажег настольную лампу. Лег, закинув под голову руки. Запрокинутое лицо на белой подушке казалось старше и суше. Смотрел в потолок. Откровенность Кириллова удивила его, и он выжидал теперь, не зная, означала ли эта откровенность желание долгого разговора, или была случайность, пользоваться которой не следовало.

Кириллов, поняв его состояние и благодарно оценив, сказал:

— Особенно тяжелая, если память хорошая, но у вас этого еще не должно быть.

Паскаль не ответил, потом тихо, не отводя глаз от потолка:

— Хуже всего то, чего исправить уже нельзя.

Кириллов от неожиданности даже приподнялся, ожидая продолжения и, не услышав, медленно опустился на подушку. Спросил:

— Ваши родители живы?

— Нет.

Паскаль резко, рывком сел на постели:

— Может, все-таки чайку, все равно не спится?

Начал одеваться, нескладный, длиннорукий, костистый.

— А где же наша дама? Куда запропастилась? — весело спросил Кириллов, натягивая свитер. Он радовался предстоящему чаепитию с интересным разговором. Паскаль был явно неглуп. Радовался освобождению от мыслей тяжелых, от одиночества.

— Василий Иванович, наверное, ее в корпусе устроил.

— Даже попрощаться не зашла, так ее мужичок этот взбудоражил. Кто он такой?

Кириллов с наслаждением затянулся сигаретой: «Черт с ним! Все равно бросаю, маленькая уступка».

— Наш завхоз.

— Странное знакомство… совершенно непонятное, — добродушно разглагольствовал Кириллов, пока Паскаль возился с заваркой, — а вдруг у них роман был, вот было бы забавно!

— И вам проще, — добавил Паскаль спокойно.

— В чем? — опешил Кириллов.

— Ну, двусмысленность ситуации дает преимущество свидетелю и делает покладистей участника. — Паскаль вынул из шкафчика кружки.

Но странно, вызывающее, почти хамское замечание не разозлило Кириллова, ему уже нравился Паскаль, нравилась его резкая прямота и проницательность.

— …Хотя должен вас огорчить, вряд ли здесь пахнет романтической историей.

— Жаль, — искренне огорчился Кириллов, — было бы очень забавно. Эдакий неказистый мужичонка и властительница судеб.

— А отчего вам так важно, чтоб она покладистей стала? — Паскаль сел напротив, взглянул прямо рыжими, кошачьими какими-то глазами.

— Тебе бы тоже пригодилось, — многозначительно пообещал Кириллов.

— Я что, — улыбнулся Паскаль, — я шестерня. Вращаюсь восемь часов, а работа — она всегда работа.

— Ну, это ты брось придуриваться — шестерня. И потом, разве ж восемь часов вкалываешь? Не гневи бога — от силы пять, — Кириллов начал «заводиться».

— Если говорить о настоящей работе, может, и меньше.

— Ну вот, — сразу расслабился Кириллов. И обрадовался, встал. Говорить о том, что было для него важным, привык, расхаживая но кабинету. Но представил себя в трусах, с дряблыми мышцами ног, бледного обитателя дымных комнат, маячащим перед глазами этого жилистого человека, спохватился и, будто просто чайник на плитке решил проверить, приподнял крышку, вернулся на место.

— А по-настоящему, без развращающих этих проволочек хотел бы? — спросил, подавшись вперед к Паскалю, — или так, как сейчас, нравится? — не давая ответить: — Работа — наша жизнь. Понимаешь, вся жизнь — один большой рабочий день, так чего ж ее под хвост коту пускать?

Ждал ответа, но Паскаль медлил, улыбался непонятно, обдумывая что-то свое.

— Хотел бы или нет? — настырно спросил Кириллов.

— Да.

— Ну вот. А я… — Но Паскаль не дал ему договорить.

— Да. — твердо повторил он, — но не оттого, как вы объяснили — один день и все такое. Не оттого. А оттого, что мотивы жизни важнее самой жизни.

— Это ты мистики начитался, — кивнул на книгу Кириллов, — Паскаля своего знаменитого. Важно одно — то, чего хочешь и ты, и я. И я обязан тебе дать, что ты хочешь, а я не могу, потому что сам между Сциллой и Харибдой кручусь. С одной стороны, хозрасчет, с другой — Бойко давит со своими требованиями.

— У нее тоже свои Сцилла и Харибда.

— Да мне-то какое дело! — Кириллов вскочил. — Мне-то что? — спросил Паскаля, остановившись перед ним.

— А мне что? — спросил Паскаль в лицо.

— Как?! — оторопел Кириллов. — Ты понимаешь, о чем речь идет?

— Понимаю: вам не хочется, чтоб она за вас решала без вас, а мне — чтоб вы за меня без меня.

— Понятно, — протянул Кириллов, — вот и дошли до главного. Но ты это серьезно? — спохватился и недоверчиво заглянул в лицо.

— Ну, — спокойно подтвердил Паскаль, разливая чай.

— Ты при Комове работал?

— Работал.

— Что он делал, понял?

— Вроде бы.

— А почему не получилось, тоже понял?

— Думаю, что да.

— Думаешь, или понял? — раздраженно спросил Кириллов.

— Был такой человек — Тарелкин. Он впереди прогресса шел, вот и Комов тоже.

— Впереди прогресса! — рассмеялся Кириллов. — Здорово сказано. Ты, что ли, придумал?

— Да нет, не я, — Паскаль улыбнулся его веселью, — писатель хороший один.

— Впереди прогресса! Гениально! — не унимался Кириллов. — В самую точку. Думал, наука людей по-настоящему работать научит, а они этой науке под вздох. Все в разные стороны потянули. И ты в свою тянул, между прочим, — предупредил Паскаля.

— Правильно. Тянул. И буду тянуть. А вам бы хорошо знать, в какую.

— Очень интересно знать.