Закон Паскаля

Он проговорился. Тихий Суриков из министерства спросил, не встречался ли ему где в пути тосол. Суриков ездил со скоростью пятьдесят километров, из Москвы добирался до Эстонии трое суток, а по приезде сразу же поставил машину в тенек, накрыл брезентом и весь срок отдыха выглядел многозначительно-усталым, будто космонавт, побывавший на Марсе. Больше всего на свете он боялся, что вытечет тосол, держал про запас канистру, а теперь, узнав от Сергея о наличии драгоценного продукта всего лишь в пятидесяти километрах отсюда в придорожном универмаге, разволновался ужасно и побежал к машине развязывать шнурки, стягивающие брезент. Перепелкина же проявила дьявольскую смекалку, связав просьбу Светланы с намерением Сурикова отправиться в магазин за тосолом. Деньги дала охотно, но за завтраком Светлана отметила отсутствие не только Сурикова и его жены, но и соседки по коттеджу. Пришлось Сергею сознаться, и Светлана, не дав допить кофе, потащила к машине. Всю дорогу просидела, напряженно подавшись вперед, торопя минуты. Он гнал на бешеной скорости, но напрасно. На полпути встретили медленно и торжественно, как катафалк, ползущий навстречу «Москвич». Вцепившись в руль, с окаменевшим лицом вел его Суриков. Полка у заднего стекла была завалена коробками и свертками. Светлана даже застонала, увидев эти свертки.

Пока Суриков благодарил Сергея за полезные сведения и по атласу сверял, где поворот, хотя до дома оставалось двадцать километров, Светлана у оживленно щебечущих, с трудом скрывающих торжество над ее неудавшейся хитростью женщин выяснила, что кожаная отличная куртка очень подошла Перепелкиной, надо будет только пуговицы переставить и рукава укоротить. Еще узнала, что купили миленькие кримпленовые финские платья, правда, одинаковой расцветки, но это не страшно, — не на бал же в них ходить.

— Ну, так что? — спросил, когда разъехались с «Москвичом» в разные стороны и он скрылся за поворотом шоссе, — едем или не едем? А то через километр можно свернуть и посмотреть старинный замок.

Светлана не ответила.

— Решай, — повторил Сергей.

Она молчала.

— Но возвращаться же неловко. Надо как-то время убить, — он покосился на нее и увидел, что плачет. Плачет, глядя перед собой на дорогу: неподвижное лицо, медленные слезы.

— Надо было выходить замуж за зубного врача или за академика, — холодно посоветовал он, помолчал и добавил угрюмо: — А я стараюсь как могу, но что ж поделаешь, на все не расстараться.

— Я не из-за куртки, — тихо сказала Светлана, — бог с ней, она рыбьим жиром воняет и дезинфекцией.

— А из-за чего тогда?

— Мне стыдно, — отвернулась к боковому стеклу, — ужасно стыдно и что деньги просила, и что хитрила, как… как… — не нашла слова, — и не разговаривай так со мной.

— Прости.

Он очень любил ее сейчас, любил так же сильно, как в прежние дни, хотя знал, что не всю правду сказала, что есть утаенная причина слез, — последнее время плакала часто, но причина эта, он догадывался, могла оказаться слишком серьезной, и потому никогда не допытывался до конца, довольствовался пустяковыми объяснениями.

Повинуясь странному дикарскому суеверию, считал, что пока не произнесены слова, суть, которую они обозначают, не вызвана к жизни, и потому может считаться как бы несуществующей. Но он знал, чувствовал, что слова уже близки, что малейшая неурядица, пустяк, вроде сегодняшнего незадачливого их путешествия, извлекут их из небытия, и не будет тогда спасения всему тому, ради чего пожертвовал любимым, с детства манящим образом жизни, друзьями, застрявшими в унылых топях Якутии, наезжавшими в Москву лишь для того, чтобы лихо и весело истратить заработанные деньги. Лучшими, каких уже не обрести никогда, друзьями. С каждым их новым приездом, сидя за щедрым столом у себя дома или в неуютной парадности «Советской», он чувствовал, как все дальше и дальше уходит от них и уже не перепрыгнуть полыньи, разве что докричаться можно. Но никто из них, словно сговорились (и, наверное, сговорились), не заводил разговора о его возвращении; восхищались Светланой, ее красотой, хозяйственностью, хвалили уют квартиры, жаловались, что сами как собаки, что надоело, пора переходить к оседлости, а он знал: великодушие, блажь минутная, до лампочки им и уют, и хозяйственность, до лампочки чиновничьи заботы и радости Сергея.

Брел вслед за женой по пустынным залам со скудными экспонатами, осматривали тевтонский замок, шутил, дурачился, а в голове кружилось: «Загранка. Идеальный вариант. Решает все проблемы. Деньги, диссертация, Светка рядом. Это обязательно, чтоб вместе. Три года. Конечно, трудные три года, но ведь не привыкать ни к жаре, ни к морозам. И никаких проблем. Загранка. Помочь может только один человек — Сомов. Ему ничего не стоит. По-настоящему помочь, чтоб со Светкой поехать и чтоб стоящее подобрать, диссертационное, а не просто вкалывать за сертификаты. Сомов. Сомов. Попробуй объясни ему все это, попробуй вообще завести разговор. Не смогу. Не умею. Пора уметь, не мальчик. Спасение утопающих и так далее. Сомов. Найти момент».