Нашел. Если б знал, чем обернется, и близко не подошел бы. А ведь ничего особенного — дружеская услуга. В последний вечер, до этого так и не решился. Сомов был словно подчеркнуто отчужден и неприступен. И тогда в последний вечер, от отчаяния упустить последний шанс. И за всем этим какая-то гадость, что-то темное, непонятное. И презрение к себе, и ненависть к ней, узнавшей о его падении, не пощадившей. К ней — причине этого падения.
Навалившись грудью на полированную стойку, Сергей негромко и очень интимно, как гипнотизер, внушающий свою волю пациенту, упрашивал медноволосую кудрявую женщину-администратора.
— А, может, найдется что-нибудь? Вы поглядите — вон же квадратики не зачеркнуты, — показывал на ведомость размещения постояльцев.
— Не могу, — отвечала медноволосая, — ждем автобус из Ленинграда.
— А если он не придет?
— Почему не придет? — удивилась администратор и посоветовала: — Вы в деревню поезжайте, там многие комнаты сдают. На Садовой, например.
Сергей обернулся: Светлана сидела в кресле за низким столом, рассматривала мозаичное панно на стене.
Расслабленная поза и скучливое выражение лица выражали равнодушное ожидание.
«Ну просто странствующая герцогиня, а я сопровождающее лицо. Лакей, короче говоря. Нет, холуй».
— Ничего не поделаешь, придется ехать в деревню, — громко и злорадно сообщил от стойки.
Светлана будто и не услышала. Администраторша улыбнулась сочувственно: этот вариант семейной жизни наблюдала, видно, не раз. Придвинула ведомость, задумчиво оглядела ее и, приняв окончательное решение, отодвинула бумажку со вздохом:
— Ничего не выйдет, одно женское место ведь не устроит вас?
— Почему не устроит? Очень даже устроит, — живо откликнулась Светлана. Встала, громко шаркнув креслом: — Где анкеты?
Заполняла листок аккуратно, как старательная школьница; коротко и часто заглядывала в раскрытый паспорт.
Чтоб не встречаться взглядом с администраторшей, Сергей с глупым вниманием уставился на бледно-зеленую в розовых подтеках страничку, каллиграфически заполненную знакомыми сведениями.
«Что делать? — в смятении думал он. — Это же предательство. Уйти? Разорвать анкету?»
С маленькой фотокарточки открытым честным взглядом пай-девочки, отличницы и скромницы смотрело молодое, уже забытое ее лицо. Такой встретил первый раз в Ленинграде. Проходила практику в Эрмитаже. Толстые тетради с лекциями, синее бархатное платьице с кружевным круглым воротничком, любимый зал барбизонцев на втором этаже. Зимняя канавка: «Умри, но не давай поцелуя без любви». Куда это все ушло? И было ли это?
— Желаю хорошо отдохнуть, — сказал хрипло, — я приду часов в десять, не рано?
— Нормально, — протягивая анкету администраторше, сказала она, — погоди, я возьму из машины сумку.
— Чего надулся? — спросила на улице весело. — Нормальный вариант, утром у меня примешь душ.
Сергей вынул из багажника ее саквояж, поставил на землю.
— Умри, но не давай поцелуя без любви, — посоветовал с притворной серьезной многозначительностью.
Посмотрела долго, видно, ответ прикидывала, позлее. Заметил вдруг странную тень на ее лице. Будто неумелый ретушер заострил черты, будто легкая невидимая пыль припорошила кожу.
«Дорога сказывается и возраст, — решил спокойно, — уже не та, что прежде. И теперь нелегко будет подцепить такого дурака, как я. Придется постараться».
— Я свободен? — спросил насмешливо, — или вещи помочь снести, а то… — осекся, поняв, какую оплошность допустил. Ответ ее уже знал. Но сказала другое.
— Надоело, — отчеканила раздельно, сузив яркие, даже на сероватом странном, гудронном каком-то загаре глаза, — понимаешь, надоело. Кривляйся перед кем-нибудь другим, а мне опостылело.
— Договорились, — спокойно согласился Сергей и сел в машину.
Как найти Садовую, рассказал маленький приветливый старик, охотно поспешивший на зов Сергея с другой стороны дороги.
— Дедушка, до Садовой далеко?
— А рядом, — и, наклонившись к окну, заглядывая Сергею в лицо, объяснил толково:
— У автобусной ожидалки свернешь направо, там хоть и в гору, но проедешь. Тебе постой необходим?
Сергей кивнул.
— Ну так и спросишь в первом же доме. Откажут — к Степану поезжай, номер двадцать три.
Широкая деревенская улица поднималась от шоссе вверх, и Сергей немного помедлил, опасаясь въезжать на мокрый глиняный бугор.
Утром, наверное, прошел дождь. Не испарившаяся за день влага пропитала все вокруг, даже воздух, казалось, приобрел материальность. Он будто вылился на эту пустынную улицу прозрачной голубой жидкостью и застыл, остекленев, заключив в себя навсегда дома с малиновым закатным блеском окон, сумрак садов, мерцающий золотыми шарами спелых плодов, и бледное небо с одиноким дымно-розовым облаком, витой свечой вставшим над дальним концом улицы.