Законник

– Уже были? – он ткнул на здание следственного отдела. – Вот беспредельщики! – не стесняясь, выругался Симка. – А я прямо из гестапо (сленговое – служба собственной безопасности МВД). Меня только что вывели из состава опергруппы и велели, чтоб думать забыл про Егорушку этого. А то, мол, уволят за превышение власти, да еще и посадят. Увольняльщики! – он выставил средний палец.

– Вы сначала докажите. Мало ли чего дристун наговорит. Не было ничего, и все! И Евгений Геннадьевич, если что… Как полагаете?

– Женька – кремень! – успокоил его Гулевский.

– Вот и я им говорю: он же подонок, убийца хуже тех, что яд подсыпали. Сами-то, спрашиваю, разве не видите?

– И что? – Гулевский подивился дерзости мальчишки, при первом знакомстве показавшегося ему совершенным пофигистом.

– Дали понять, что если заикнусь где, тогда уж по полной ввалят… Они б мне прямо сейчас с удовольствием прогонные выписали. Но тогда придется официально записать, что был допрос в машине, на котором сучонок этот во всем признался… Велено немедленно отбыть в Ярославль в длительную командировку. Вроде как в ссылку. А ведь хотел по правде, – уныло выдохнул он. – Я звонил Евгению Геннадьевичу. Но он вне зоны действия сети. Может, уехал куда?

Гулевский неопределенно повел плечом.

– Вы ему передайте при случае, просто чтоб знал, – мне с ним работать в кайф было.

* * *

Похоже, сегодня Гулевский всюду оказывался некстати. Заместитель Генерального прокурора Валерий Георгиевич Толстых визита его явно не ждал. Раздраженным движением двойного подбородка отослал оплошавшего помощника, вышел навстречу, протянул руку:

– Чего не предупредил, что подъедешь?

– Предупредил бы, не застал, – отшутился Гулевский. – Я с гостинцем.

Он выложил на стол заявление, что написал по дороге, в такси. Толстых вскользь глянул.

– Знаю, – не стал отпираться он. За плечи усадил на стул, сам уселся подле. – По линии уж прозвонили… По той самой, позвоночной.

Он усмехнулся через силу, прикусил губу.

– Нечего мне тебе сказать, Илья Викторович.

– Нечего?! – Гулевский набычился. – Я что, в контору утильсырья попал? Я пришел в Генеральную прокуратуру сообщить о вопиющем глумлении над законом. И не пустой. С фактами убийственными. За которыми в другое время месяцами охотиться будете, ан не найдете. Да здесь любой эпизод – готовое уголовное дело против фальсификаторов. Все живое, тепленькое. Само на сковородку просится. Ты ж плакался на своеволие Следственного комитета. Вот тебе и случай сам в руки идет. Посади Мелешенко. Так, чтоб на всю страну громыхнуло!

Нервный смешок заместителя Генерального оборвал возмущенный спич.

– Да что Мелешенко? – процедил Толстых. – Сволочь, конечно. Но как раз тут-то не он, так другой… исполнит. Я тебе, Илья Викторович, очень, поверь, сочувствую и боль твою ощущаю.

– Тогда включайся! Я ж не за голым сочувствием приехал. И не Христа ради. Не умоляю, требую: выполни то, для чего в это кресло посажен!

– Требует он. Вот такие умники, как ты, прокуратуру прав по надзору за следствием лишили. Кастрировали, можно сказать. А теперь к нам же за помощью.

– То, что лишили, – глупость несусветная, против чего возражал на всех уровнях. Но даже сейчас не вовсе вы беспомощны. Права требовать устранения нарушения закона в ходе следствия тебя никто не лишал.

Толстых прикрыл глаза, горько покачал головой.

– Умилительный ты человек, Илья Викторович. Закрылся от мира в своей скорлупе, обложился декларациями да кодексами и ничего вокруг не замечаешь. Вот хоть теперь… Ишь ты, – выполни ему. Да едва я первое подобное распоряжение отдам, к вечеру меня самого в этом кресле не будет. Неужто сам не понимаешь?

– Ты – прокурор! И кресло твое не грелка. Это плаха твоя! – Гулевский с чувством прихлопнул крышку стола. – И раз уж пошло на то, выполни. А там!.. Вспомни римское право. Пусть погибнет мир, но восторжествует закон.

– Ну, это ты в своих статьях прекраснодушных разовьешь, – Толстых устало поднялся. – А жизнь – у нее свои изгибы. И если ты наехал на столб, с этим уж ничего не поделаешь.

– Значит, есть мы, грешные, и есть столбы, что выше закона? – съязвил Гулевский.

– А когда было иначе? Остается смириться и жить. Иначе тебя самого разотрут.

– Да не смогу я так жить! – Гулевский надрывно дернул душивший ворот. – А коль верхушка гнилая, – так секатором ее, пока весь ствол не сгнил!

Толстых зябко зыркнул вдоль стен, подцепил заявление, вернулся в свое кресло.

– Если настаиваешь, заявление зарегистрирую. Спущу в прокуратуру Москвы для проверки и принятия мер прокурорского реагирования. Ответ будет сообщен официально. Это понятно?

Гулевский угрюмо отмахнулся.

– Илья Викторович! – нагнал его у двери голос Толстых. – Остановись, Бога ради, пока не поздно.

– До Страсбурга дойду! – прохрипел Гулевский.

Его качнуло. Что-то его с утра качает!

13

Спроси Гулевского, как оказался он в «Товариществе достойных», пожалуй, и не ответил бы. Очнулся, открыв кабинет Управляющей. Перед Серебрянской на кончике стула примостилась ссутулившаяся Нелли. При постороннем звуке она скосилась на дверь. Глаза ее были полны слез.