Законом боли земной

Ужасна мука, когда тебя жгут, но еще ужаснее она, когда ты сам себя жжешь. Он стоит, презирая врагов и пламя, покуда враг не уносит огонь…

«Я удалился не только от людей, но и от дел, прежде всего — моих собственных, и занялся делами потомков. Для них я записываю то, что может помочь им. И неужели так я приношу меньше пользы, чем отправляясь в суд ходатаем, или припечатывая перстнем таблички с завещанием, или в сенате, отдавая голос соискателю должности?

Я могу увековечить имена тех, кого приведу с собою. Пусть будут чтимы и часто поминаемы те, кто уже ничего не чувствует».

Но сейчас все слова сказаны. И добавить к ним нечего, кроме этой фразы, словно подводящей черту, — он невольно проговорил ее вслух, перечитывая написанное. Facere aliquid in illis castris felicius potuit, nihil fortius…

Он мог бы действовать в чужом стане с большей удачей, но с большим мужеством не мог…

Гаснет день, и все ярче светится лезвие, раскаленное добела. Она берет нож в руки.

Если стоять здесь, возле окна, еще достаточно светло.

Там было как в лесу — кругом высокие деревья, запорошенные снегом, и глубокая тишина. С пасмурного неба медленно падали снежинки. Следов на снегу почти не видно: сюда давно никто не приходит.

Все глубже сумрак, все длиннее тени.

Ровно горит свеча, и мерцает вода в стеклянном сосуде. Так повелось издревле — «В доме своем я встречаю тебя водой и огнем»…

«Я не огонь зажигаю, а душу и сердце свои зажигаю по тебе навсегда.

Узнай меня и не забудь

лик, что сокрыт за теплотою крови.

Позволь быть с тобою».

Нож с широким лезвием и черной рукоятью — для вены, идущей к сердцу. На снег падают густые красные капли.

«Как кровь живет в моем теле, так всегда будешь ты жить в моей душе.

Отныне и вечно ты будешь единственным светом, озаряющим мои пути,и никто и ничто не затмит тебя в моих глазах,пока дыхание мое не прервется, взор мой не угаснет и сердце мое не охладеет.В присутствии хранителей четырех стихий, перед лицом великих боговбиением сердца и обещанием уст вручаю себя тебе».

Как тихо… И ни души вокруг. Никто не придет, сюда не приходят уже давно.

Только птица взлетела с дерева, осыпая снег. И ее одинокий голос, прозвучавший в ответ, замер в ночи.

Белые холмы, как оплывшие свечи. А хозяева их безвестны.

Черное зеркало плит. Лиц не видно, и слов не разобрать… да и ни к чему. Пусть будут свидетели безлики — им не нужны глаза, чтобы видеть. Пусть безымянны и немы — но не солгут перед теми, кто ведает их имена.

Под белой пеленой, в черной мгле гаснет цепочка следов.

Тойе е ти нивть… дле нъжи…

Стемнело. Догорает огонь, сквозь стекло мерцает вода. И на дне серебрится кольцо.