Законом боли земной

«В присутствии хранителей четырех стихий, перед лицом великих боговя обручаюсь с тобою этим кольцом.Под звездами, под ликом луны и под сводом небес произношу перед тобою этот обет.Своим телом, своей кровью, своей душой, своей судьбой, словом и деломя клянусь тебе в беспредельной верности.Клянусь силою всех заклинаний и ключами всех замков.

Клянусь сотворением мира и днем моего рождения.Клянусь днем, когда я окончу все эти радости земные, все страдания мирскиеи закрою глаза свои навсегда.Клянусь жизнью, смертью и посмертием своими!Клянусь именем Венеры, всех ярче сияющей,клянусь именем Орка — вечного стража теней.Клянусь огнем Небес и водами Стикса, которые священны для людей и богов,

для всего живого и мертвого!А если я преступлю эту клятву,да покарают меня владыки моей стези, в чьих руках моя судьба.Да поразят меня все силы неба и земли, незримые и всемогущие, кем бы они ни были!Пусть кровь в моих жилах обратится в прах, глаза ослепнут, и сердце разорвет грудь,если преступлю я мою клятву, данную тебе сегодня.

Слово мое крепче стали, острее меча, и нет ему переговора.Где ты, там и я.Стало так отныне и во веки веков».

Сгущаются сумерки, все вокруг тонет в зыбкой мгле. Она стоит, повернувшись лицом к окну.

Крепко зажав нож в ладони, сдвинув вниз пояс юбки, она прикладывает пылающее лезвие к телу. Выгнувшись, запрокинув голову, коротко вздохнув сквозь зубы, несколько секунд стоит неподвижно. Потом прикладывает еще раз. В тишине слышно, как плавится, мгновенно спекаясь, живая ткань. И, молча улыбнувшись навстречу боли, она смотрит расширенными глазами в темноту.

Смутно выступают из тьмы каменные плиты пола, ряды витых колонн уходят в бесконечную даль и высь: и по сторонам, и вверху царит туманная мгла. Только приглядевшись, можно как будто различить в вышине темные своды, а вдалеке между колоннами — тускло мерцающие стены, по которым пробегают отблески света. В плоских чашах, поставленных на треножники, пылает огонь. Медленно двинувшись вперед, минуя череду светильников, она идет в сумерках, среди зыбких теней, и прозрачные огненные цветы распускаются перед нею, и колеблющееся пламя на миг освещает в проемах колоннады то складки тяжелых занавесей, то провалы широких лестниц…

Глубокая тишина пронизана едва уловимым дрожащим звуком — так гудит смолкнувший колокол. Этот звук доносится из пустоты, со всех сторон, будто его порождает сумрак, и постепенно становится все громче, напоминая звенящий гул в раковине. И медленно слагается в слова:

— Зачем ты пришла сюда? Тебя нет среди званых.

Будто онемев, она не может вымолвить ни слова в ответ. А в голосе звучит скрытая насмешка — или это ей только почудилось?…

— Тебе нет места среди моих гостей. Ты ждешь встречи с одним из них?

Она все еще не в силах ответить. Но тому, кто говорит с нею, и не нужен ее отклик.

* * *

Я помню их лица и имена, — всех, кто дошел тогда со мною до опушки леса. Ларт Велка и Авл Мастарна — двоюродные братья, сыновья именитых горожан. Танна Тарной, Анина Сейсити — дочь богатого купца, дочь начальника городской стражи. Не знаю, что с ними стало потом. Но думаю, что никто из них не опозорил своей семьи, и, доведись нам встретиться, их бы вряд ли порадовало знакомство с лагерной шлюхой.

Между самым старшим и младшей из нас едва ли было три года разницы, а наших лет, сложенных вместе, хватило бы на один человеческий век, которому боги положили предел в семь десятилетий… А вот кто проведал о том, что этой ночью будут открыты Врата? Теперь уже не вспомнить. Кажется, это проныра Ларт водил дружбу с храмовым прислужником, и тот как-то выболтал ему подслушанный разговор жрецов. Хотя это уже неважно…