Законы прикладной эвтаназии

«Единственное, чего мы не можем проверить, это процесс старения. Мы не знаем, постарел Юджин на два дня или нет. Но нам приходится опираться на то, что ни в чертежах, ни в рецепте анксиолитика нет ошибок…»

«Всё нормально», – подаёт голос Майя.

И всё действительно нормально.

12

Она прощается с этим временем. Она прощается с Алексеем Николаевичем Морозовым, на чью могилу они так и не выбрались. Прощается со стариком Волковским, мудрым, сильным и злым. Прощается с троицей конструкторов анабиозиса, с котом Балбесом и шимпанзе Джо. Это не какое-то жалкое «до свидания». Это полное и окончательное «прощайте».

Самое главное, что она прощается с Димой.

Милая Майя, станцуй мне фламенко на площади перед дворцом.

В её времени сохранились следы Исии Сиро и Иосимуры Хисато, но осталось ли что-то от Морозова? От Волковского? От Димы?

Она знает фамилию Димы, она найдёт во всемирной базе данных.

Неожиданно Майя ловит себя на мысли, что воспринимает возвращение в своё время как данность. А если её разбудят раньше? В двадцать четвёртом веке? А если она вообще умрёт в анабиозе? Как много вариантов исхода, который её не устраивает.

А если они в чём-то ошиблись и она будет стареть в анабиозе? Хотя маловероятно – если уж Иосимура не ошибся в своём сорок пятом…

Она давно перестала быть жительницей двадцать седьмого века. Она изменилась. Она живёт одновременно во всех временах – и в 1945-м, и в 2010-м.

Для жителей её изначального времени не пройдёт и суток, если план Волковского будет претворён в жизнь, если она успешно проспит шесть веков. Для неё прошёл почти год.

Помнит ли она, что происходит? Помнит ли она события дней, предшествующих её путешествию?

Да, она помнит, очень хорошо помнит. Именно поэтому она точно знает, что нужно делать.

Она хочет отправить Диме SMS-сообщение: «Я тоже люблю тебя», очень хочет, но вместо этого достаёт из телефона симку и аккуратно ломает её пополам. Всё, этот мост сожжён. Потом она складывает книги, поправляет взбитое покрывало на кровати.

Она уже очень давно не слышала «внутреннего голоса» – сигналов вызова, информации о подключении к сети. Вшитый чип молчит. Включится ли он снова, когда она вернётся?

Майя прощается с этим временем, чтобы изменить своё.

Отец, не нужно этого делать. Отец, я знаю, что такое опыт на человеке. Я видела такие опыты своими глазами. Я знаю, что такое эвтаназия. Я прикоснулась к одному из её адептов.

Милая Майя, станцуй мне фламенко на площади перед дворцом.

Мысли путаются.

Час «ч» – по стуку в дверь.

Она знает, что произойдёт потом. Старик постучит в дверь. Она выйдет из комнаты и спустится в подвал. Там будут не только Волковский, Юра, Женя и Юджин. Там ещё несколько человек из общества хранителей времени. Она переоденется за ширмой.

Потом они будут произносить высокопарные речи и клясться в своей верности. 18 декабря 2618 года станет для них вторым часом «ч», источником веры и силы.

Потом она будет засыпать, и с каждой секундой их голоса будут всё отдаляться и отдаляться, и она будет погружаться в ничто.

Они ей безразличны. В этом времени для неё что-то значат два человека. Одного уже нет. На другого она не имеет права. Значит, можно уходить без сожалений.

Майя смотрит на себя в зеркало.

Ты безумно красива, моя девочка. Не было, нет и не будет никого красивее тебя.

Раздаётся стук в дверь.

8. Майя/Варшавский

Россия, Москва, осень-зима 2618 года

1

Краем уха Майя слышит, как Певзнер объясняет Гречкину основы безопасной работы с данными. Это уже третья выволочка за последний месяц. Необыкновенно талантливый технарь, Гречкин оказался таким рассеянным и забывчивым, что дальше некуда. Он легко собирает практически любой прибор, лишь краем глаза поглядывая на чертёж; он сразу определяет, где возникли неполадки в устройстве, которое видит впервые в жизни. Но он уже дважды умудрялся уносить с собой носители с данными, которые не должны покидать лабораторию.

– Гречкин, это не смешно и не интересно, – серьёзно вещает Певзнер. – Любой чертёж существует в четырёх копиях. Перечисли их.

Гречкин отвечает устало, с видом всезнающего ученика, не способного доказать учителю своё всезнание.

– Электронная копия в лабораторном компьютере, твоя персональная электронная копия, пластиковая копия в лаборатории и пластиковая копия в научном хранилище научного комитета Нижней Москвы.

– Ну и какая же из этих копий имеет право находиться у тебя в рюкзаке, а затем – на твоём домашнем терминале?

– Никакая.

– Так какого чёрта она там делала вчера? – Певзнер резко повышает голос.

– Ну…

– Гречкин, это третий случай. В первый ты не подумал, молодец. Переписал себе без моего разрешения часть файлов и унёс. И ведь защита стояла, снял аккуратно. Но я тебя простил. Во второй ты додумался вынести пластиковый чертёж. Это равносильно преступлению государственного уровня, но ты же рассеянный. Хорошо, беды не натворил. Вчера ты повторил свой первый трюк. Ты объяснить это можешь?

– Я…

Певзнер намеренно издевается, не давая провинившемуся договорить.