Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко

Бутаков с этим и пошел к командующему отдельного Оренбургского корпуса, генералу Обручеву.

Обручев сидел в своем кабинете и курил трубку. Вид у него был суровый, но, увидев Бутакова, генерал тяжело поднялся и улыбнулся:

— Приветствую открывателей Атлантид. Нам как раз одной Атлантиды и одного моря и не хватает.

— Значит, найдем! С вашей помощью.

— Наш флотоводец имеет ко мне какое-то дело? Кого-то, наверное, ему не додали?

— Именно так! — ответил Бутаков. И сразу же приступил к делу: — Мне нужен геолог и художник. Настоящий геолог и настоящий художник. Для рисования берегов Аральского моря.

— Так берите — кто вам их не дает?

— Вот по этому делу я и подготовил на ваше имя бумагу.

— Давайте сюда ваш рапурт, как привыкли высказываться на флоте! Давайте! Сейчас подмахнем… Любите вы порядок во всем, Алексей Иванович, любите…

Он взял перо и приготовился поставить подпись. Потом достал очки и начал читать. Он читал, а Бутаков наблюдал за выражением его лица. Недавно такое добродушное, оно вдруг стало неприветливым, вытянулось и окаменело. Генерал положил перо, снял очки, сложил руки на животе и вперился взглядом в Бутакова.

— М-да, — проговорил он, помолчав. — Вы что — все сговорились?

— Я вас не понимаю!

— Хе-хе! Все вы понимаете! Все понимаете… — Генерал не спускал с капитана хитрых очей.

Снова тишина. Бутаков молчал. Молчал и Обручев. Наконец Обручев кашлянул и через минуту:

— У вас на флоте приказы издаются, очевидно, для того, чтобы их исполнять?

— Конечно, — совершенно спокойно, как будто не понимая, куда клонит генерал, ответил Бутаков.

— Представьте себе, капитан-лейтенант, что у нас — то же самое. Не странное ли совпадение?

— Я тоже так считаю, — все так же спокойно продолжал капитан-лейтенант. — Даже уверен в этом.

— Так какого черта вы подсовываете мне эту цидулю?

— Это не цидуля, а рапурт.

— Действительно, я и не заметил, что рапурт… А знаете ли вы, что тот геолог Томаш Вернер — поляк и крамольник и что его сослали отбывать наказание, а не корчить из себя Марко Поло или Магеллана.

— Я знаю и русских крамольников. И что с того? — ответил холодно Бутаков. И не дожидаясь, когда Обручев соберется с мыслями, добавил: — Мне нужен геолог — это главное. Поляк ли он или еврей, или малоросс, или русский — меня это не волнует!

— Крамольник-с! — подчеркнул Обручев.

— Здесь половина солдат — крамольники. Так что — мне возвращаться в Петербург?

— Речь идет не о простом крамольнике. А о таком, который хочет отделить Польшу от России.

— Это меня не интересует. А если кто-то именно этим интересуется, — пусть интересуется. Для меня важно одно — знает ли он геологию. За этим я сюда и пришел. Имейте в виду, что по-польски я с ним разговаривать не собираюсь, империя от моих с ним слов не зашатается…

— Вернер… Вернер… Это что же — больше никого вы не нашли, кроме него? — пробурчал Обручев.

— Если вы найдете лучшего, я буду вам благодарен.

— Черта лысого тут найдешь, — огрызнулся генерал. И добавил: — Ну, пусть свершится чудо: я соглашусь на Вернера. Допустим, экспедиция не может без него. А — Шевченко?

— А что — Шевченко?

— Вам нужны его малороссийские стихи?

— Стихи мне ни к чему. Мне нужен его талант, как художника…

— Так-так-так… А приказ императора в отношении Шевченко вам известен?

— Слышал о нем, — отозвался Бутаков.

— Так как же вы можете толкать меня на нарушение его приказа?

Бутаков все так же спокойно ответил:

— Речь идет о написании, как вы сказали, крамольных стихов. А в экспедиции рядовой Шевченко будет выполнять то, что я скажу, — делать съемку местности. Это даже не рисование, а ближе к черчению. А о черчении государь ничего не писал и не говорил…

— Так скажет.

— Вот когда скажет, тогда мы Шевченко отправим назад. Только и всего.

Обручев долго что-то думал, сердито сопел, надевал очки, потом их снимал. Наконец сказал:

— Ох, и подведете вы старого генерала под монастырь.

— А если не будет художника, то зачем же нам тогда ехать? — настаивал Бутаков. — Я же не виноват, что во всем Оренбургском крае нельзя найти художника. А из-за такой мелочи мы не имеем права срывать экспедицию, высочайше утвержденную самим государем.

— А вы еще будете иметь неприятность, — ответил Обручев. — И я буду иметь…

— Вы будете иметь благодарность от государя — за то, что действовали в соответствии с обстановкой…

— Ну, черт с вами, — вздохнул Обручев. — Только следите за этими сорвиголовами.

Он уже взял перо, чтоб поставить резолюцию, но остановился.

— А может, немного позже? Вы идите спокойно, а все сделаю, не волнуйтесь.

Бутаков поднялся.

— У меня нет ни времени, ни привычки по сто раз ходить по одному и тому же делу, — проговорил он сухо и официально. — Придется издавать приказ, что экспедиция отменяется. Все.

— Ну, не надо так горячиться, — сказал генерал. — Я сейчас…

Он вызвал секретаря и продиктовал ему распоряжение: