Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко

Но это была всего лишь небольшая передышка. Транспорт должен был идти к укреплению Раим, расположенному в устье реки Сыр-Дарьи, рядом с могилой батыра Раима, и отстоящему от Аральского моря в шестидесяти километрах, то есть в двух дневных переходах.

Вечером 18 июня 1848 года транспорт начал свои последние переходы. Теперь приходилось идти по ночам, потому что июньская жара достигала сорока градусов в тени; в раскаленном песке яйцо пеклось всмятку за пять минут.

Когда на второй день взошло солнце, вдали показались валы и камышовые кровли Раимского укрепления. Пятидесятидневный переход был завершен.

Шевченко за это время похудел и загорел, физически устал, но был бодр и весел, нервы успокоились и укрепились.

Тарас поселился, по приглашению Макшеева, в его войлочной походной кибитке, помещенной посреди площади в центре Раимского укрепления.

Первые три дня он, как и все, только спал или лежал на мягком песчаном берегу Сыр-Дарьи.

Солдаты на берегу реки построили верфь и начали складывать из готовых частей, привезенных транспортом из Оренбурга, шхуны «Константин» и «Николай».

Через две недели «Константин» был готов к спуску на воду. Дощатый помост под его днищем продлили до самой реки и в реке до глубины человеческого роста. Из-под «Константина» выбили клинцы, которые подпирали его на помосте, десяток солдат уперлись в его корму — и шхуна медленно начала сползать по скользкому от масла настилу к реке и через несколько минут закачалась на ее волнах.

Еще неделю достраивали и оборудовали «Константина». И когда, наконец, в кают-компании установили стол и диван, а в камбузе будущий кок разместил на крючках и полках свои сковородки и кастрюли, Бутаков вместе со штурманом Поспеловым начал устанавливать в штурманской рубке компасы, барометры, октанты, барографы и разные другие приборы, а на штурманском столе разложили вместо мореходных карт чертежные доски с натянутыми на них чистыми ватманами.

Тарас в это время тоже работал. Он много рисовал и писал стихи. В альбоме Шевченко играли свежими красками пять пейзажей Раимского форта, пейзаж импровизированной верфи на Сыр-Дарье и «сборки шхуны», появилась поэма «Варнак»…

За работой забывалось все… И даже образ Айбупеш медленно начал стираться из памяти. Тарас пытался как-то восстановить его, попробовал нарисовать ее. Вышло похоже, но это была уже не она, не такая, как на рисунке, который он подарил святому дереву…

«Как ты сейчас там, маленькая, — думал он. — Неужели я тебя больше не увижу и не нарисую? То, что я нарисовал в юрте, долго не удержится. Оно скоро сотрется, как стерлись твои черты в моей убогой памяти… И только тепло твоего сердца останется со мной навсегда… И каждое кайзахское лицо разбудит в моей душе что-то доброе…»

Айбупеш являлась ему все чаще. Вот только никак не мог нарисовать ее снова. Как будто все получалось, однако не было той Айбупеш, которая позировала ему в юрте, обнимала на берегу Ори, а потом провожала в степи…

Накануне отплытия Бутаков, весь в делах, растрепанный, загорелый, как казах, подошел к Шевченко, который сидел на берегу и рисовал.

— Как наши дела? — спросил капитан-лейтенант.

Тарас кивнул на блокнот с зарисовками и на несколько начерно законченных картин, что были при нем.

— Можно посмотреть?

— Пожалуйста! Еще до конца не доведено.

Бутаков полистал блокнот. А потом посмотрел картины.

— Хорошее, очень хорошее у вас начало… Если бы так же хорошо закончить и наше дело… А вот эти две картины — это уже первое достижение экспедиции, — он показал на «Укрепление Раим», «Вид с верфи на Сыр — Дарью и на шхуны „Константин“ и „Николай“»…

— А что? — ответил Шевченко весело. — Думаю, у экспедиции будет еще не одно достижение.

25 июля оба судна снялись с якоря в Раиме и начали продвигаться к устью Сыр-Дарьи. Пушки на «Константине» салютовали семью выстрелами, столькими же выстрелами ответили и пушки Раима.

В крохотной офицерской каюте шхуны «Константин» помещались семь человек: Бутаков, Макшеев, Поспелов, Акишев, Истомин, Шевченко и Вернер. В офицерской каютке было так тесно, что впоследствии не только днем, но и ночью некоторые из ее обитателей предпочитали находиться на палубе.

На переднем судне — на «Константине» — стояли Бутаков, Макшеев, штурман Поспелов, топограф Акишев. Вместе с ними стояли геолог Томаш Вернер и художник Тарас Шевченко. Экспедиция пошла на Арал…

А море встретило экспедицию Бутакова приличным ветром и пенными валами волн. Глаза Алексея Ивановича, до этого такие добрые и спокойные и даже как будто немного сонные, загорелись-запылали веселым азартным огнем.

— Что — Атлантика? — кивнув головою в сторону синего простора, крикнул Бутакову Тарас.

— Бискайский залив! — в тон Шевченко ответил Алексей Иванович. — Ого! — весело и немного настороженно продолжил капитан-лейтенант. — Как там у вас, Тарас, о Днепре сказано?

— Рэвэ та стогнэ Днипр шырокый, сэрдытый витэр завыва!..

— Ревет Арал, ревет широкий, сердитый ветер воет! Звучит?

— Думаю, что вы правы!

— Ну, так я вас приветствую с выходом на морские просторы!