Зал ожидания. Книга 3. Изгнание

Лишь немногие понимали, большинство же только смутно представляло себе, какой шквал горя и бед несет с собой этот закон бесчисленному количеству немцев, и отнюдь не только еврейского происхождения. Практически от него было мало проку его вдохновителям и десяткам тысяч душегубов; его отцом был мрак ненависти, а матерью – глупость.

* * *

Вечером того дня, когда закон был опубликован, у Юлиана Царнке собрались около радиоприемника несколько друзей. Пришли Петер Дюлькен и певец Дональд Перси, был здесь и один немецкий рабочий, некий Каспар Тудихум, которому удалось бежать из концентрационного лагеря и перебраться через границу. Спокойный, суровый, задумчивый человек обратился по какому-то делу к советнику юстиции Царнке. И Юлиану Царнке, с жадным интересом присматривавшемуся к людям, он очень понравился.

Все сидели и слушали рев и тявканье, которыми наводняли эфир нацистские руководители. Среди рюмок с вишневым ликером, кофейных чашек, тарелок и блюд со сластями лежал последний номер газеты «Фелькишер беобахтер». Через всю первую страницу ухмылялась голова нюрнбергского гаулейтера с большими ушами, маленькими глазками, с впадиной на месте мозжечка.

Царнке бегал по комнате, рассыпая по ковру сигарный пепел.

– Множество немецких женщин, вышедших замуж за евреев, – говорил он, – станут в очередь, торопясь поклясться, что их дети – плод измены мужу. Я не могу понять, – продолжал Царнке, задумчиво качая мясистой головой, – как взрослые, солидные люди, судьи, присяжные выносят на основании таких законов приговоры и разыгрывают перед всем народом дурашливых простачков. Даже в узком семейном кругу они, вероятно, подрывают свой авторитет, когда говорят, что принимают всерьез подобные законы. – Авторитет. Семья. Под густыми черными усами Царнке появилась кривая, ироническая и грустная улыбка; он думал о своем сыне Роберте, о тех трескучих фразах, которые тот теперь, наверно, произносит, чтобы окончательно провести черту между собой, на три четверти арийцем, и отцом-метисом.

– Почему, в сущности, – спросил певец Нат Курлянд, ныне Дональд Перси, – они питают такую идиотскую, бешеную ненависть к евреям?

Он говорил, ни к кому не обращаясь, подперев голову короткой рукой; в горячих карих глазах его, задумчиво устремленных в пространство, было страдание.

– Я понимаю, – размышлял он вслух, – им нужен еврейский капитал, еврейские предприятия, чтобы насытить своих людей и отвести от себя вину за тяжкие условия существования. Но они могли бы это сделать гораздо проще. Зачем им издавать законы, которые им не приносят никакой пользы, а являются только глумлением и доказательством их безграничной, звериной ненависти?

– Напрасно вы ломаете себе голову над подобными вопросами, – сказал Петер Дюлькен и отбросил со лба прядь длинных волос. – Причин для их ненависти много. Одна из них, например, заключается в том, что примитив видит в разуме своего самого страшного врага. Безмозглая чернь, которую война и ее последствия подняли на поверхность и сделали властительницей Германии, сама в себя не верит. Чернь ненавидит разум, а в евреях, справедливо или несправедливо, она видит его представителей.

– Верно, – подтвердил Царнке, – эти люди ненавидят евреев не за неполноценность, а за высокую полноценность. Как-то на границе с Литвой я встретил одного крестьянина, который вел тяжбу со своим еврейским конкурентом. «Не мудрено быть умным, если ты еврей», – сказал он мне с возмущением.

– Когда я слушаю разбойничьи речи, которыми этот сброд загрязняет эфир, – начал опять певец Дональд Перси, – я развожу руками: неужели ему восторженно аплодируют те самые люди, которые два года назад так же восторженно аплодировали в оперном театре мне?

– Это не те самые люди, – мягко сказал Царнке и наполнил пустую рюмку певца.

– Нет, те самые, – настаивал Дональд Перси. – Не говорите мне, пожалуйста, что есть немцы и есть боши. Все немцы – боши. Они-то ведь не делают разницы между евреем и евреем, хотя мне как-то сказал один знакомый, что есть евреи и есть израелиты. Я не израелит, я еврей.

– Выпейте еще рюмку ликера, – старался успокоить его Царнке, – и оставьте вы эту тему. Видите ли, человеку свойственно стремление утвердить себя, каждому хочется представлять собой нечто большее, чем окружающие. В бразильских лесах живет примитивное племя бакаири. По-бакаирски «кура» значит «мы», а также «хороший, благородный», а «курапа» значит «не мы», а также – «плохой, безобразный, отвратительный». Вот вам причина, почему нацисты и бакаири против евреев.

– Все очень просто, – сказал рабочий Тудихум. – Нацисты не признают прав человека. Эксплуататоры всегда против прав человека.

Дональд Перси довольно много выпил и был настроен воинственно.