когда я мастурбирую мытой ледяной морковкой из холодильника, самой большой загадкой является не то, что я
так и секс стал для меня домом, потому что научил сосредоточиваться. во время секса я чувствую себя машиной, которую перепрошивают. перепрошивка = любовь.
мы так мало можем постичь через другого, что физическое воздействие тела на тело, обновляющее мой разум, — это дар, благодарность за который я приношу себе и природе. спасибо, что позволяешь мне принимать помощь других. его помощь.
я помню всю нашу близость с ним, все удовольствие. его сопровождает темнота моих закрытых глаз. у этой темноты свой цвет, такого нет в природе слов.
итак, я вывела формулу: быть вечно в пути и быть вечно с его касанием на теле. то было моей мечтой, то было невоплотимо и остается невоплотимым по сей день. эта формула родилась из кровной нужды и утонет в ней очередным невротическим страхом.
сейчас я стою над горной рекой в городе, где не была с далекого детства, в городе, где мне нужно выполнить семейный долг, который я не хочу выполнять: продать квартиру моего покойного двоюродного деда Вити. последнее имущество, связывающее нас с островом. Витя умер несколько лет назад, завещав моему родному дедушке Сергею, своему брату-близнецу, квартирку на окраине Южно-Сахалинска. вступив наконец в права наследства, дедушка стал искать покупателей, мама ему помогала. так через интернет они нашли семейную пару, на все готовую, лишь бы обрести семейное гнездо. когда покупатель нашелся, на меня оформили доверенность и как самого молодого и мобильного члена нашей семьи отправили заключать сделку. до нее еще неделя, и мне нужно занять себя, чтобы не сойти с ума.
со взрывною волной улетает вся память
это мир это мир это мир
повторяет он
кладя ладони на щеки мои
ледяные стальные
не перестает повторять
перестаю понимать слова
жесты
температуру считывать как знак
для расчета какую одежду надеть
какую одеть Надежду и во что
на сегодня
как настойчиво дует ветер
из его колыбели
и от рук его матери
остается сторониться
но никто не хочет покинуть меня
никто не хочет уйти сам
потому что я очень хорошая
как и должно мне быть
и я выполняю приказы
от неизвестного
без звания и чина
ибо не нужны они ему
чтобы властвовать
не уверена что я действительно чувствую все то что знаю как чувствуется
и что необходимо
и что естественно
не уверена, что я вообще
чувствую
как женщина
или как мужчина
или как кто-то еще
я слышала, что, если человек не чувствует
это депрессия
но кроме — есть еще много симптомов
у меня один
я не чувствую
или нет
во мне есть осколки
но я вынимаю их
и пространство вокруг
стягивается как моллюск
победивший паразита
и ему невдомек
что он боролся
что он проигрывал
что он побеждал
и что на кону его вязкость и жидкость стояли
и выстояли
эти осколки могу назвать
страх
тревога
сокрытие
это чувства?
я уже ничего не знаю
скажите, если да
если нет
если полу-да
если полу-нет
если по Луне
ходили люди
тоже можете сказать да
но мне все равно
Корова. Часть третья
К чему дышать? На жестких камнях пляшет
Больной удав, свиваясь и клубясь…
Чехов в «Острове Сахалин» пишет, что север этой земли для жизни совершенно непригоден. он едет туда словно на войну. это 1890 год. там есть небольшие поселения и бесконечная каторга. еще за сорок лет до приезда писателя ни один путешественник или географ в мире не был уверен, что собой представляет Сахалин. они склонялись к тому, что это полуостров, по форме напоминающий кильку, потому что Татарский пролив сильно сужается к северу, а зимой узкий перешеек между Николаевском-на-Амуре и островной землей может замерзнуть.