Когда я выбрался из дома, шел мелкий дождик: теплая, летняя морось. После того, как мы с. Анной разошлись, я среди прочего обнаружил у себя тайное пристрастие гулять под дождем без галош или шляпы. Несомненно, такая склонность была у меня всегда, но я ее не осознавал, поскольку сначала мать, а потом Анна каким-то образом не позволяли ей потворствовать. И весьма оправданно: я бы, наверное, подхватил пневмонию и давно уже умер, если б не они. Но после того как. Анна ушла, и я остался здесь, в «Мэнор-Хайтс», один, я иногда выскальзываю на улицу с непокрытой головой и без галош, если дождь не слишком сильный. Миссис Кроуфорд, как порядочная домохозяйка, иногда ловила меня на этом и призывала к порядку, торопясь обеспечить необходимыми аксессуарами и тем самым обязывая их носить. Тем не менее, вчера утром мне удалось выйти через парадную дверь, пока она разговаривала на кухне с рассыльным из «Мэйсиз». Я знал, что он придет, и у меня было все наготове: двадцать маленьких коробков в левом кармане куртки, мелочь в правом кармане брюк. Главное-мысленно отрепетировать действие, так что в нужный момент совершаешь его машинально, точно в сотый раз. Тогда все естественно, и промах маловероятен. И пока что никакого промаха не было. Стоял душный день, но не слишком жаркий: пока я шел к станции, тихонько накрапывал дождь. В поезде я ничуть не волновался: я знал, что никаких проблем быть не может. Я продолжал удивляться тому особенному удовольствию от знания, что все спланировано идеально и неудача почти исключена, и в то же время понимал, что и удовольствие, и замысел совершенно ребяческие, а моя уверенность в успехе весьма неоправданна. Но определенные ситуации порождают определенные эмоции, а разум тут сам по себе. У меня есть брусочки мыла, купленные двадцать пять лет назад, по-прежнему в упаковках, и я храню их, не сомневаясь, что в один прекрасный день открою и использую их. А в библиотеке внизу наверняка почти сотня книг, которые мне так хочется прочитать, много лет хотелось, и которые я отказываюсь читать пока не придет день сказать себе: «Сегодня возьмусь за Адама или Джорджа Борроу, или Псикари,
[47]или кого-нибудь еще. В то же время, размышляя логически, я понимаю, что эти заветные дни, скорее всего, никогда не настанут: я никогда не использую старые брусочки мыла, что сложены в шкафчике с постельным бельем, и положительно уверен в том, что никогда не прочту «Цыганского господина», потому чтоОт Центрального вокзала до Таймс-Сквер я добрался на маршрутном автобусе, затем прошел вниз к станции метро на Восьмой авеню. Я выбрал своей территорией "Независимую линию"
[48]— из-за огромной длины станций. Воздух в тоннеле был почти как пар и вонял влажным цементом, горячим металлом и нечистотами. Весь путь до Форт-Трайона я проехал на экспрессе, медленно пробрался сквозь Гарлем, затем до самой Кэнал-стрит. Все без очка, без задоринки. Хоть какая-то встреча случилась только на Двадцать Третьей улице — там цветная женщина, стоявшая рядом с автоматом, подошла ко мне сзади, когда я начал доставать настоящий сверток, так что я, разумеется, не смог выложить тот, что держал в левой руке. Я не колебался ни доли секунды. Я твердо решил сделать все идеально. Отвернулся, сунул левую руку в карман пальто, открыл коробочку, вытряхнул две белые, сладкие конфетки и отправил их в рот. Скажи я кому-нибудь, что это замечательный образец стратегии, прозвучало бы смехотворно, и все же мне потребовались быстрота мышления и определенная смелость. Я никогда не жевал жвачку, и мысль о ней вызывает у меня отвращение. (Сейчас думаю, что отчасти из-за этой неприязни я и выбрал такой способ воплощения своего проекта.) Но куда больше такого второстепенного наблюдения стНа Кэнал-стрит мне посчастливилось увидеть, как наживку и в самом деле заглотили. Как только я вложил пенни, получил нетронутый коробок и запихнул один из своих поглубже на полку, молодая девушка (думаю, итальянка) прошла мимо меня и включила автомат. Потом с радостным видом присоединилась к своим друзьям у края платформы. «Ух ты, повезло мне, — сказала она. — Сразу две штуки».